способна проверить справедливость гипотезы астронома!» К этому времени усилиями Александрова и, главным образом, Стенчикова сама вычислительная система и ее математическое обеспечение были доведены до такого уровня совершенства, что мы уже были способны проводить расчеты на нашей старушке БЭСМ-6.
В июне – июле восемьдесят третьего года все расчеты и вся иллюстративная графика были сделаны. Когда Стенчиков принес мне первые расчеты, я не поверил своим глазам и заставил его несколько раз перепроверить вычисления, варьируя начальные условия. Но цифры неумолимо показывали одно и то же. Даже в том случае, если обе враждующих стороны используют лишь тридцать-сорок процентов своих ядерных арсеналов для удара по городам, в верхние слои атмосферы поднимется такое количество сажи, которое на много месяцев закроет Солнце. Температуры на всей поверхности Земли, за исключением небольших островов в океане (Мировой океан окажется превосходным термосом), сделаются отрицательными, а в некоторых районах земного шара, как, например, в Саудовской Аравии, температуры понизятся до тридцати и более градусов ниже нуля. Лишь к концу года начнется постепенное повышение температуры.
Но планета не вернется к первоначальному состоянию. Биота не выдержит такого удара. Тропические леса погибнут, а вместе с ними и все то, что в них живет. Судьба северных лесов будет зависеть от того, в какое время года произойдет ядерная катастрофа. Если она случится зимой, то, по-видимому, леса смогут выжить, а если летом, то и тайгу постигнет судьба тропических джунглей. Океанической биоте будет легче выдержать удар. Однако и ей предстоит катастрофическая перестройка.
Итак, анализ сценариев возможной ядерной войны показывает, что произойдет полная перестройка всей биосферы. Она не исчезнет, но перейдет в новое состояние, качественно отличное от современного. И в этой новой биосфере места для человечества уже не будет. Даже если не учитывать смертельного уровня радиации, который установится на поверхности Земли!..
Грандиозная двухдневная конференция, посвященная оценке последствий возможной ядерной войны, состоялась 31 октября 1983 года в Вашингтоне. Первый день был для прессы, с блестящим докладом выступил К. Саган. Второй день был посвящен профессиональному анализу проблемы, и основной доклад Вычислительного центра с изложением модели, техники ее анализа и результатов расчетов делал Александров. Это был наш триумф.
Американцы смогли сделать анализ возможной динамики атмосферных изменений только для первого месяца после обмена ядерными ударами. Мы же смогли дать картину целого года. Я спрашивал руководителя американского центра, проводившего расчеты, почему они ограничились только одним месяцем. Американцы имели значительно более совершенную модель динамики атмосферы. Но она не была состыкована с моделью динамики океана. У нас модели были достаточно примитивны, но они были объединены в целостную систему. А океан – это такой термостат, который, в конечном счете, и определяет судьбу биосферы. Чисто атмосферные расчеты могут дать более или менее правильное представление о ходе событий лишь на первом, самом начальном этапе, когда тепловой инерцией океана еще можно пренебречь, когда она еще не сказалась. Отсюда и месячный горизонт американских расчетов.
Для американцев и для нас было очень важно то, что качественные результаты расчетов развития событий первого месяца после катастрофы были практически идентичны. В последствии они перепроверялись многими с помощью разных моделей, на разных машинах, с использованием разных вычислительных алгоритмов. И никаких сколь-нибудь серьезных исправлений не потребовалось, наша очень упрощенная модель оказалась достаточной для выявления того фундаментального факта, что после ядерной войны биосфера изменится столь качественно, что исключит возможность жизни человека.
Успех нашего доклада в значительной степени был определен личностью Володи Александрова. Он был талантлив по-настоящему и во всем, что делал, и даже в своем «шалопайстве».
Он и Юра Свирежев учились в одной группе на кафедре академика Лаврентьева на Физтехе, и оба прошли через мои руки как профессора и как декана. Оба были с ленцой и «шалопаисты». Но очень по-разному. Володя пропускал лекции и семинарские занятия, но всегда умел в нужное время собраться. И трижды сдавал мне экзамены. И я, очень придирчиво к нему относящийся, вынужден был поставить ему три пятерки! Что же касается уважаемого профессора Свирежева, то ни разу положительную оценку я ему поставить не смог, даже на кандидатском экзамене.
И все же в аспирантуру я его взял. И думаю, что не ошибся, ибо видел в Юрке Свирежеве ту изюминку, о которой говорят: «Божий дар». Но было в нем этакое «ячество» – он очень любил чувствовать себя патроном. «Мои ребята» – так он привык говорить о своих сотрудниках. Сколько я его пытался отучить от такого отношения к людям и делу! Именно это и помешало ему стать по-настоящему крупным ученым, каким он должен был, по моему представлению, сделаться, если я правильно судил о его творческом потенциале. Теперь уже пришло время подводить итоги не только своей деятельности, но и деятельности многих учеников, которым давно за пятьдесят. И я могу это сказать не без грусти, ибо от Юрки Свирежева я ожидал большего.
Александров был совсем другим. Он был прирожденным членом команды и без всяких нравоучений готов был помогать, просто потому что мог это делать! Он прекрасно овладевал языками, специально их не изучая. По-английски он говорил на техасском сленге, который так любят американцы. Он всегда был открыт для общения, и вокруг него обычно очень быстро воз никал кружок друзей. В конечном итоге, может быть, именно это и явилось причиной его гибели. Но об этом немного позже.
Успех на конгрессе нашего доклада в значительной степени был обеспечен Володей – его языком, темпераментом, я бы сказал – обаянием докладчика. Впоследствии ему пришлось выступать и в Сенате США, и даже перед папой Римским, и всюду ему сопутствовал успех.
После окончания конгресса в Вашингтоне наша небольшая группа оказалась в довольно сложном положении. Только что произошла трагедия с корейским «Боингом», и вся мировая общественность оскалила зубы на Советский Союз и его граждан. И ни одна авиационная компания не хотела продавать нам билеты. Каждый день приходил к нам в гостиницу человек из Госдепа и с ехидной усмешкой констатировал, сколько дней еще действует наша виза. Наконец, остался один день. И тут нам продали билет в… Мексику! Виза была оформлена мгновенно, на следующий день мы вылетели в страну древних ацтеков.
Была посадка в Новом Орлеане, где из-за плохой погоды мы провели несколько часов в городе, абсолютно закрытом для советских граждан, а вечером уже пользовались гостеприимством советского посла и других сотрудников в Мексике. Газеты много писали о нашем успехе на конференции в Вашингтоне, о наших билетных мытарствах и о каждом из нас в отдельности. После такого паблисити было грех