Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуй, сестра, – сказала она. – Что ты на меня так смотришь?
– Скажи мне правду, Фаати. Что случилось?
– Что? Разве что-то должно случиться, иначе ты к нам и не заглянешь?
Фирузе, приплясывая, выбежала навстречу и бросилась мне на шею. Следом прибежала и Ширин. Я оглянулась на Масуда: он стоял рядом с девочками, спокойный, задумчивый. Я тихонько спросила его:
– Что происходит?
– Не пойму, – ответил он. – Мы сами только что приехали. Они как-то странно себя ведут, все время шепчутся.
– Фаати! – вскрикнула я. – Что это значит? Скажи наконец! Я с ума сойду!
– Ради Аллаха, успокойся, – попросила она. – Новости хорошие.
– О Сиамаке?
– Да. Я слыхала, его освободят еще до Нового года.
– Или даже раньше, – вставил Садег-ага.
– Кто это сказал? Где ты это слышала?
– Успокойся, – повторила Фаати. – Сядь, я принесу чаю.
Масуд схватил меня за руку. Садег-ага, смеясь, принялся играть с малышами.
– Садег-ага, ради Аллаха, перескажите мне слово в слово, что вы слышали?
– По правде говоря, я мало что знаю. Фаати и то знает больше.
– Откуда она знает? От Махбубэ?
– Да, она, кажется, говорила с Махбубэ.
Фаати вошла с подносом, а за ней Фирузе со сладким к чаю.
– Фаати, любовью к твоим детям заклинаю: сядь и повтори мне в точности, что говорила Махбубэ.
– Она сказала, что все решено. Сиамака вот-вот выпустят.
– Когда? – уточнила я.
– Вероятно, еще на этой неделе.
– О Аллах! – задохнулась я. – Неужели сбудется?
Я откинулась к спинке дивана. Фаати была наготове. Она тут же протянула мне пузырек с таблетками нитроглицерина и стакан воды. Я приняла лекарство, подождала, чтобы мне стало лучше. Тогда я собралась уходить.
– Куда ты? – удивилась Фаати.
– Нужно прибрать в его комнате. Если мой сын завтра вернется, в его комнате должно быть опрятно и чисто. Нужно тысячу дел переделать.
– Сядь, – тихо попросила она. – Почему ты не можешь хоть минуту посидеть спокойно? По правде говоря, Махбубэ говорила, что его могут выпустить прямо сегодня.
Я снова рухнула на диван.
– Так что же?..
– Махбубэ и Мохсен поехали в Эвин, проверить, не удастся ли забрать его. Держи себя в руках. Они приедут с минуты на минуту. Ты должна быть спокойнее.
Какое там спокойнее! Каждые две минуты я нетерпеливо переспрашивала:
– Что там? Когда же они вернутся?
А потом я услышала крик Масуда:
– Сиамак!
И мой сын вошел.
Как сердцу выдержать столь великую радость? Мне казалось – расширившись, оно разорвет грудь. Обеими руками я прижала к себе Сиамака. Он стал выше – он стал совсем худой. Дыхание во мне пресеклось.
Кто-то плеснул воды мне в лицо. Вновь я держала в объятиях старшего сына. Дотрагивалась до его лица, его глаз, его рук. Неужели это он, любимый Сиамак?
Масуд тоже обнял Сиамака, заплакал и долго не мог успокоиться. Сколько же слез накопилось в его сердце – добрый и ласковый мальчик, так мужественно принявший на себя бремя взрослой ответственности и не дававший мне утратить надежду, он ни разу за это долгое время не позволил себе заплакать.
Ширин сначала держалась чуть в стороне, но вот уже, возбужденная общим волнением, и она со смехом бросилась на шею брату.
Та ночь была ночью неописуемого счастья, радостного торжества, почти безумия.
– Покажи мне стопы, – потребовала я.
– Перестань, мама! – рассмеялся Сиамак. – Не глупи!
Первым делом я позвонила свекру Махбубэ. Со слезами я благодарила его, не знала уж, какие и слова подобрать.
– Моя заслуга тут невелика, – отнекивался он.
– Очень велика! Вы вернули мне сына.
Два дня – нескончаемая череда родственных визитов. Мансуре и Манижэ с тревогой присматривались к своей матери, которая стала совсем старой, забывчивой, путалась – Сиамак теперь был для нее Хамидом. А я за время его отсутствия столько надавала обетов Господу, что не знала, с какого начать. Бросила все дела, и мы вчетвером совершили паломничество к гробнице имама Резы в Мешхед. Оттуда мы поехали в Кум поблагодарить тетю Махбубэ, ее мужа и моего ангела-хранителя – ее свекра.
Сиамаку вот-вот должно было сравняться восемнадцать. Он пропустил школьный год, но в первый класс я записала его с опережением на год, так что теперь он не отставал от сверстников. Нужно было только подыскать ему школу – но после тюрьмы его никуда не брали. Я всегда мечтала о том, как мои дети получат высшее образование, а теперь вынуждена была мириться с тем, что у старшего сына не будет даже школьного аттестата.
Для Сиамака это было тяжелым ударом. Он опять сделался беспокойным и нервным. Ничего не делать, сидеть дома, не знать чем себя занять – это никуда не годилось. Тем более что вновь появился кое-кто из прежних дружков. Хотя Сиамак не проявлял к ним особого интереса, зато я начала изрядно тревожиться.
Вскоре Сиамак занялся поисками работы. Он видел, как я тружусь, как нелегко нам сводить концы с концами, и хотел помочь. Но какую работу он мог получить? Денег на то, чтобы открыть собственный магазинчик, у него не имелось, не было и образования. А война с Ираком все еще продолжалась – и придвигалась все ближе к нам. Такие мысли – вернее сказать, страхи – одолевали меня, и однажды, когда Мансуре навестила нас, я всем этим поделилась с ней.
– Кстати говоря, по этому поводу я и пришла к тебе, – ответила она. – Сиамак должен учиться дальше. Среди молодого поколения нашей семьи нет никого, кто бы не поступил в университет. Недопустимо, чтобы Сиамак остался даже без школьного аттестата.
– Я узнавала, – сказала я. – Он мог бы записаться в вечернюю школу и сдать экзамены за полный курс среднего образования. Но он хочет работать. Он говорит, раз его все равно не примут в университет, то и в аттестате он не видит пользы – с ним или без него, ему предстоит работать, и почему бы не начать прямо сейчас.
– Что ж, Масум, – сказала она, – я пришла предложить тебе другой план. Не знаю, как ты его примешь, но в любом случае прошу тебя: пусть это останется между нами.
– Разумеется! – сказала я, гадая, о чем пойдет речь. – Какой план?
– Как ты знаешь, мой Ардешир в прошлом году закончил школу. Ему предстоит служба в армии – а война, похоже, никогда не кончится. Я не допущу, чтобы моего сына отправили воевать. К тому же, как ты знаешь, он всегда был трусоват, а теперь напуган так, что страх прикончит его раньше, чем пуля. Мы решили вывезти его из страны.
– Вывезти из страны? Но как? Мужчинам, которые подлежат призыву, запрещено покидать Иран.
– В том-то и дело, – кивнула Мансуре. – Придется ему перейти границу нелегально. Мы нашли проводника – он берет четверть миллиона туманов и переводит мальчиков через границу. Я подумала, не отправить ли их вместе. Пусть присматривают друг за другом. Что скажешь?
– Вроде бы неплохая идея, – ответила я. – Но где бы мне найти деньги!
– Об этом не беспокойся, – сказала она. – Если у тебя не хватит, мы поможем. Главное, чтобы они были вместе. Сиамак еще может постоять за себя, но Ардешир нуждается в защите. Если пообещать ему, что он будет не один, он скорее решится. И нам тоже будет спокойнее.
– Но куда же потом? – спросила я.
– Куда угодно. Многие страны принимают беженцев. Им даже пособие будут платить, они смогут учиться, – уверяла она меня. – Скажи, что тебя смущает? Деньги?
– Нет. Ради блага моего ребенка я продам все, что имею, и возьму в долг. Но я должна убедиться, что так для него будет лучше. Предоставь мне неделю все обдумать и обсудить с ним.
Два дня я пыталась разобраться, как правильнее поступить. Разумно ли доверять такого юного мальчика попечению контрабандиста? Насколько опасен тайный переход границы? И ему придется жить одному, где-то очень далеко от нас. Если ему нужна будет помощь – к кому он сможет обратиться? Я поняла, что без совета не обойтись.
По секрету я рассказала все Садегу-аге.
– Откровенно говоря, не знаю, – признался он. – Во всем есть свой риск, а эта затея очень опасна. И я не имею представления о жизни на Западе, но знаю многих людей, которые в последнее время искали там убежище, – некоторые из них вернулись.
На следующий день господин Заргар занес мне очередную порцию корректуры. Он учился в университете на Западе и мог кое-что мне разъяснить.
– Разумеется, у меня нет опыта нелегального перехода границы, и я не могу судить, насколько это опасно, – сказал он. – Однако все больше и больше людей отваживается на такой риск. Если Сиамак получит статус беженца – а как бывший политический заключенный он имеет все основания претендовать на такой статус, – у него не будет финансовых проблем, и он сможет получить самое лучшее образование, хватило бы только усердия и воли. Основная проблема – одиночество и тяготы жизни на чужбине. У молодых людей его возраста часто развивается депрессия, появляются серьезные эмоциональные расстройства, и они не только бросают учебу, но и жить нормально не могут. Не хочу вас пугать, но среди них высок уровень самоубийств. Отправлять его на Запад имеет смысл только в том случае, если у вас там есть близкий человек, который мог бы хотя бы отчасти заменить вас и присматривать за мальчиком.
- Улпан ее имя - Габит Мусрепов - Историческая проза
- Свенельд или Начало государственности - Андрей Тюнин - Историческая проза
- Борджиа. Первая итальянская мафия - Ирина Александровна Терпугова - Историческая проза