В средней школе Хановера я впервые вошла в компанию. Я не помню, как познакомилась со всеми. Просто познакомилась — и все. Меня определили в 7-1А класс, где учились самые компанейские ребята. О компаниях, наверное, легче писать со стороны. А когда ты в компании и тебе одиннадцать лет, ты просто не знаешь, что вокруг тебя творится: тебя это не интересует. У нас была крутая, «бульварная», компания, класс А-дополнительный: мы тайком писали друг другу записки о том, кто кому нравится, и, собираясь в коридоре, планировали вечеринки,
Самые умные ребята учились в классе 7–1; они были не похожи на нас: они действительно учились. Они даже говорили о занятиях. Нелегко делить ребят по уровням, сводить вместе тех, кто друг другу подобен. Уверена, что такое деление укрепляло, увековечивало уже установившуюся экономическую градацию — ребята с З.Т. попадали в класс 7–4, где занимались домоводством и разными промыслами, и далее по возрастающей; но в те времена эта шкала так хорошо отражала существующий порядок, что казалась объективной и истинной, а вовсе не навязанной общественным строем. Подобное — с подобным.
Некоторых ребят, правда, распределили неверно. Например, Гэйл по социальному положению относилась к нашей группе, но какие-то уроки посещала вместе с менее развитыми детьми. Помню, в шестом классе она не могла разбивать слова на слоги. Она не понимала почему гёрл — один слог, а герла — два? Она на самом деле была неглупа и хорошо говорила, но некоторые вещи просто не доходили до нее; ее письменные работы все были исчирканы красным. Сейчас для ее трудностей есть название, ограниченная обучаемость, но тогда они были загадкой. Гэйл была лично знакома с Джоан Баэз. Она ее называла Джоани, и знала, как правильно произносить ее фамилию — Байз, а не Баэз, как все мы, глупые, говорили. Классно.
Еще одна из наших подружек не вполне соответствовала установленному для нее уровню — Анна, которая посещала некоторые уроки в классе 7–1. Она была гораздо более зрелой, чем остальные, как физически, так и умственно. Ей на самом деле был нужен бюстгальтер, который мы, девчонки, носили лишь в надежде когда-нибудь чем-нибудь его заполнить. Казалось, она способна бороться и с домашними заданиями, и с гормонами, никогда не теряя чувства юмора и прирожденного изящества. Анна самым естественным образом сочетала в себе крайности: и умная, и прикольная, и крутая в одно и то же время. Было бы замечательно узнать, как сложилась ее жизнь. Она нам рассказывала о ребятах из класса 7–1, позволяла взглянуть, как поживает племя на другой оконечности острова:
«Дорогая Пегги, что творится у тебя дома, я тебе звонила 4 раза, но все время было занято — дззз-дззз-дззз. Может, Рэчел хочет, чтобы мы ее жалели — или как?
А этого паренька (Ван Орден?) не было в классе (на уроке мисс Беркс), когда нам объявили, что его оставили после уроков за то, что он со мной обжимался. УЖАС!!!! Его представили каким-то секс-маньяком.
Знаешь Марту, Джуди и всю их компанию? (7–1) Так вот, они не «осмеливаются» произнести слово «секс». Они думают, что это дурное слово, и произносят его (когда произносят) по буквам: С-Е-К-С. Тссс! О боже, боже.
С любовью Анна».
Слияние ребят из Норвича и из Хановера проходило не так уж гладко. Верность подвергалась испытаниям, компании, сложившиеся в шестом классе, меняли состав. Моя лучшая подруга Рэчел Макэндрю, с которой я проводила летние каникулы в Мэне, и к которой ездила с ночевкой на выходные, училась вместе со мной в классе 7-1А. Те две девочки, с которыми она больше всего дружила в шестом классе (имеется в виду, в школе; мы с ней были лучшими подругами вне школы), попали в 7–1. Я ревновала ее к ним, она ревновала меня к моей новой подруге Анне и к моим норвичским друзьям. Но в середине учебного года наш класс 7-1А переключился на очень серьезный вопрос о том, «кто кому нравится» между девочками и мальчиками, хотя с повестки дня не снималась и проблема «подобного — с подобным» — отношений внутри мальчишеских и девчоночьих компаний.
Эта работа — я имею в виду выявление того, кто кому нравится, — в основном проходила в комнате для занятий, где мы без конца обменивались тайными посланиями. Эта комната была просторной, находилась на недавно отремонтированном, покрытом коврами третьем этаже; там стояли ровными рядами столы, разделенные на три блока. У окон, на полке, стоял огромный словарь. Он занимал удачную стратегическую позицию, наиболее удаленную от стола дежурного преподавателя, и служил нам почтовым ящиком. Друзья обмениваются паролем и кладут записку на соответствующую страницу в словаре; тот, кому она предназначена, встает, идет к словарю и забирает записку: не приходится передавать бумажки через весь класс, чтобы тебя застукали. Никто ни разу не стащил записку, предназначенную для кого-то другого: это было не принято. По понедельникам мы с Рэчел выбирали новое слово на всю неделю:
«Пегги, я полезла в словарь и посмотрела слово «однополый» — относящийся к одному полу.
Кастрировать — удалять мужские железы.
А про любить — у них там ничего нет. Дешевка.
Это мое любимое слово.
Пока. Рэчел!!!
P.S. Твоя коленка лучше? Похоже, что так. Пока».
За этот год я вытянулась почти на шесть дюймов, и у меня иногда подгибались коленки. Зато юбки становились коротки! Длина, приличная в начале года, сделалась приличной — наше словечко для крутого, или потрясного — в январе. Я попала в самую «теплую» компанию, в компанию Дэйва Стоуна, в начале года. О Дэйве я слышала еще до того, как встретилась с ним: его отец, доктор Стоун, принимал роды у моей матери и был моим педиатром. Во время последнего осмотра, перед поступлением в седьмой класс, он мне сказал, что мы с его сыном Дэвидом будем учиться вместе. Не то, чтобы я была этим поражена, но меня снедало любопытство: какой он из себя, этот «милый мальчик доктора Стоуна», и хватит ли у меня духу спросить, что стряслось с ногой у его папы? (У доктора была деревянная нога, это мне сказала мама, когда я спросила, почему он так ковыляет.) Первые недели были обескураживающими:
«Дорогая Рэчел, думаю, я выйду из той компании. Дэйв и прочие вчера дружили со мной, а сегодня знать не хотят».
Потом я познакомилась с Уиллом, мальчишкой, принадлежавшим к той же самой компании, и мы помогли друг другу раскрыть множество тайн. Сначала следовало разъяснить, «нравимся» ли мы друг другу. Разрешив этот вопрос, мы заключили настоящий союз. Какая удача: иметь друга противоположного пола, с которым можно поговорить, обменяться секретами. Иначе ты, как Холден, вечно мучаешься, ошибаешься, блуждаешь в потемках. Кстати, вот она, историческая записка, ее необходимо привести — под сексом мы подразумевали П.О.Ц.Е.Л.У.И — слово, которое скандируют девчонки, прыгая через скакалку. «Тили-тили тесто, жених и невеста».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});