Сура Нови стояла перед ним, прижав руку ко лбу.
— Простить меня, Господин, мой голова сильно заболеть вдруг.
Гендибалю стало стыдно.
— Прости, Нови. Я не думал… то есть, наоборот, я слишком сильно задумался.
И он нежно, ласково разгладил складки тревоги и боли на ткани её сознания.
Нови просияла:
— Уже всё пройти. Добрый звук ваших слов, Господин, мне хорошо очень помогает.
— Ну и хорошо, — улыбнулся Гендибаль. — Что-нибудь случилось? Зачем ты пришла? — спросил он, отказавшись выяснять причину сам. Всё меньше хотелось ему переступать эту грань.
Нови растерялась и слегка склонила голову.
— Я быть не понимать. Вы быть смотреть никуда, делать звуки, и ваше лицо так дёргаться… И я стоять тут и думать, может, вы заболеть, и я не знать, что мне делать.
Страх, озабоченность или какие-то ещё эмоции снова исказили симметрию сознания Нови. Гендибалю так нравилось зрелище безмятежности и спокойствия разума Нови, но ему опять стало неловко вмешиваться извне; она сказала, что сами его слова, сам звук его голоса успокаивают её — пусть так и будет.
— Нови, — спросил он, — почему мне нельзя звать тебя Сурой?
Лицо её озарилось ужасом, глаза сверкнули.
— О Господин, не быть так делать!
— Но Руфирант звал тебя так в тот день, когда мы познакомились. Теперь мы с тобой хорошо знакомы, и…
— Я быть хорошо знать, как он называть меня, Господин. Так быть мужчина звать женщина, у которой не быть мужчина, которая не иметь жениха, на которую никто не смотреть. Тогда такая женщина называть первый имя. Мне быть лучше, если меня вы называть «Нови», и я быть гордый, когда вы звать меня так. Пусть у меня не быть никакой мужчина сейчас, зато у меня быть Господин, и я очень довольная быть. Я надеяться, вам не быть сильно трудно звать меня Нови.
— Не трудно, Нови, конечно.
Сознание её стало гладким, бархатистым, и Гендибаль обрадовался. Слишком обрадовался. А следовало ли?
Несколько стыдливо он вспомнил о том, что простая женщина из Первой Академии, Байта Дарелл, в своё время жутко уязвила Мула, затронув тему его бесплодия…
Тут, конечно, дело совсем другое… Эта думлянка нужна была ему как защита от вмешательства чужеродного сознания, и Гендибаль хотел, чтобы она служила этой цели как можно лучше.
О нет, нельзя врать самому себе… Какой же он Оратор, если перестанет честно отвечать на вопросы собственного сознания? Правда состояла в том, что его радовало, когда Нови спокойна и счастлива сама по себе, без его помощи и вмешательства, и нравилось ему это потому, что ему нравилась она, и ничего дурного в этом нет, мелькнула у него дерзкая мысль.
— Садись, Нови, — сказал Гендибаль.
Она осторожно присела на краешек кресла — так далеко от Гендибаля, насколько позволяли размеры отсека. Сознание её светилось почтительным уважением.
— Нови, — принялся пояснять Гендибаль, — видишь ли… когда ты видела, что я произвожу странные звуки, я говорил с другим человеком на большом расстоянии. Так разговаривают учёные.
Нови смущенно опустила взгляд.
— Я видеть, Господин, что очень много быть такое, что делать и знать учёные, чего мне никак не понять быть. Это быть такой трудный наука, всё равно как высокий-превысокий гора. Мне стыдно быть, что я прийти к вам и думать, что я уметь стать ученая. Не знаю, как это вы, Господин, не смеяться на меня?
Гендибаль улыбнулся:
— Нови, но вовсе не стыдно стремиться к чему-то, чего ты не понимаешь. Ты, конечно, слишком взрослая уже для того, чтобы стать ученой, — я начал учиться, когда был совсем маленьким. Но учиться никогда не поздно, всегда можно узнать больше, чем знаешь, и научиться делать больше, чем умеешь. Пока мы здесь, на корабле, я постараюсь научить тебя чему-нибудь. И к тому времени, когда мы доберёмся до цели, ты будешь знать гораздо больше.
Гендибаль был окрылен. Почему бы и нет? Почему не отказаться от стереотипного отношения к думлянам, принятого во Второй Академии? И какое, собственно, право имела гетерогенная группа сотрудников Академии ввести этот стереотип? В конце концов, рожденные сотрудниками дети сами достигали больших высот не так уж часто. Дети Ораторов получали такую же квалификацию в исключительных случаях. Вроде бы три столетия назад в династии Лингвесторов насчитывалось три поколения, но было не исключено, что второе колено по чистоте кровных уз явно подкачало. Если так, то какое право имели люди из Университета возводить себя на столь высокий пьедестал?
Гендибаль смотрел в сияющие радостью глаза Нови и радовался. Она сказала:
— Я постараться хорошо учить, Господин, всё, чему вы мне научите.
— Конечно, Нови, я уверен, что ты способная ученица, — кивнул Гендибаль и на мгновение растерялся: он вспомнил, что в разговоре с Компором ни словом не обмолвился о том, что не один на корабле. Да, о своей спутнице он ни слова не сказал.
Возможно, самому факту присутствия женщины Компор и не удивится, примет его как данность. Но… думлянка?..
На краткий миг привычный стереотип завладел сознанием Гендибаля, и он, спохватившись, обрадовался: вряд ли Компор распознает в Нови думлянку — ведь он не бывал на Тренторе.
И тут же отмахнулся от этой мысли. Абсолютно неважно, узнает Компор в Нови думлянку или нет. Гендибаль — Оратор Второй Академии и волен поступать как ему заблагорассудится. В конце концов, главное его дело — сберечь План Селдона, и какое ему дело до того, кто что подумает? Никто не смел мешать ему и не посмеет.
— Господин… — робко спросила Нови, — а когда мы добраться, куда вы хотеть добраться; мы потом расстаться, да?
Гендибаль пристально посмотрел на неё и ответил, пожалуй, чуть более уверенно, чем было нужно:
— Нет, Нови, мы не расстанемся.
Думлянка застенчиво улыбнулась. Выглядела она в это мгновение как любая счастливая женщина в Галактике — любая.
Глава 13
УНИВЕРСИТЕТ
50
Оказавшись вместе с Тревайзом внутри «Далекой Звезды», Пелорат брезгливо наморщил нос.
Тревайз пожал плечами:
— Что поделаешь, Джен. Человеческое тело — мощнейший генератор запахов. Система рециклирования никогда не работает мгновенно, искусственные запахи только накладываются на естественные, а не замещают их полностью.
— Наверное, Голан, два корабля не пахнут одинаково, если там долго живут разные люди?
— Верно, но ты мне скажи: разве ты не перестал морщиться от ароматов Сейшелла уже через час?
— Перестал, — признался Пелорат.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});