Два других воителя загоготали, будто только всё это была лишь игра, а не жестокое убийство.
– Ты! – верзила ткнул пальцем в сторону Имре. Он понимал, что надо бежать, но ноги окаменели. Паренёк не мог ничего поделать и рухнул на колени, наклонив голову.
Тень заслонила тусклое солнце. И эта тень решала, как с ним поступить. «Он может сделать со мной, что захочет. Надеюсь, я хоть умру без мук!» – обречённо подумал Имре.
Тяжёлая рука коснулась плеча. Пальцы, будто вырезанные из камня, настолько они были твёрдые, вцепились в куртку и рывком подняли мальчишку.
– Старший. Старший веди! – приказал воин. Имре столкнулся с его глазами: непроглядно чёрными, как у жука. Это был монстр наподобие ночных душил, может и хуже.
Имре задрожал как побитая собака, но всё же нашёл силы привести к закованному в колодки старосте. Он ещё не знал, что самое страшное будет впереди.
Воин говорил медленно, с трудом подыскивая слова. Было ясно, что язык ему был чужим.
– Владимер вернуться. Нам нужен проводник. Карта есть? – говорил он. Староста едва стоял от усталости, растирая затекшие руки и ноги. Катош щерился. Имре видел злорадство в его глазах.
– Я проведу! – вызвался Катош. Он ухмыльнулся собравшимся сельчанам.
Имре вспомнил речь защитника, своё восторженное настроение. А теперь предатель, которого пощадили из милости, собрался погубить всё дело. Мальчишка нащупал в кармане ножик. Он не был острым, зато с тонким лезвием. Имре вскрывал им раковины моллюсков на берегу.
«Посмотрим, много ли ты успеешь рассказать!» – подумал Имре. Он вытащил ножик и бросился к Катошу. Удар в бок и всё! А что будет потом… лишь бы не мучиться, умереть сразу. Но когда до Катоша оставался один шаг, того вдруг с силой откинуло в сторону. Катош лежал на земле, раскинув руки. Из его груди торчала стрела с чёрным оперением.
Имре замер. Неподалеку стояли воины в уже знакомых зелёных плащах. Один из них держал сложносоставной лук. Максимус не оставил своих приверженцев без защиты.
«Здесь и далее… Луций Исихазм, писарь. Гета Марцел погиб, я сам, рискуя жизнью, вытащил его из гущи сражения и забрал хроники. К сожалению, писарь истек кровью. Вчера мы выстояли, не знаю, насколько нас ещё хватит. Люди устали… Сегодня не могу больше писать, веки слипаются. Всю ночь на ногах…
…Мы не видим их, но они повсюду. Проклятый грохот барабанов. Они всю ночь стучат, как будто бы хотят свести нас с ума. Утром на нас вышла колонна беженцев. У нас приказ – всех разворачивать обратно. Закрою глаза – слышу их мольбы. За ними будто идёт сама смерть. Все шепчут, что окаянный маг-отступник вернулся. Если так, то мы все умрем. Лишь бы помощь пришла вовремя.
Я опять побывал в схватке и вернулся целым. Мятежники лезли вниз, на дорогу. Мы покрошили их с два десятка, пока не убили всех самых смелых. Опцион пригрозил, что если я опять полезу в бой, то он приколотит мои уши гвоздями к хронике. С города пришли новости – легион идёт на помощь. Скорее бы. Ночью перестали бить в барабаны. Неужели мятежу конец?
Утром недосчитались опциона. Помощник центуриона отошёл в кусты по нужде и не вернулся. Один солдат будто видел горящие глаза в кустах. Трусливое племя! Мне стыдно за вырождение родов! Больше нападений не было. Очевидно, мятежники поняли, что слухи об отступнике врут и притихли. Ждём ходоков с дарами.
…Туман рассеялся. Как же жарко! Водовоз нашёл в ручье труп опциона. У него выдраны оба глаза. Солдаты шепчутся о ночных душилах. Центурион молчит. Меня пугает его молчание.
Воду пить нельзя! Кто-то отравил ручей! Как же хочется пить! Во фляжке воды на самом донышке. Мы не можем больше оставаться на месте: надо либо вернуться в нарушение приказа, либо подняться выше. Центурион послал вперёд разведчиков. К вечеру никто не вернулся.
…Сегодня очень жарко. Кажется, солнце вот-вот упадет на землю. Язык прилип к гортани. Погиб ещё один. Дурак, сказали же, воду пить нельзя! Не хотел умирать – боги, как он мучился! Мы все умрем. Легион не успеет.
Мы в кольце врагов. Выхода нет! Центурион пропал. Думаю, следующим буду я. Постоянно хочется пить. За фляжки с тел покойников скоро начнутся драки…
…Кажется, я видел их. Зелёные плащи. Не помню, чтобы кто-нибудь носил этот цвет. Экатуза – фиолетовый. Радужный город – красный. Новград – синий. Закрылся в палатке, как будто тент может меня защитить! Меня нет, меня нет, проходите мимо! Уходят…
…Нас перебьют по одному. Опять стучат барабаны. Я рад, что угодно, лишь бы не эта тишина. Опять появились мятежники. Как хочется пить!
Почему-то, кажется, что легион не придёт…
… Застава разгромлена. Они лезут через частокол. Вся дорога завалена трупами. Дротиков больше нет! Нас осталось мало, может с два десятка. Сейчас допишу и назад, к частоколу. Слышу зов трубы. Пора бежать! Если выживу, допишу».
Сенат давно не собирался в полном составе. Не стало исключением и нынешнее заседание. Из двенадцати мест четыре оставалось пусты. Лорд Натали отбыла в порт для эвакуации семей. Владыка Тиберий вёл помощь из Экатузы. Горячий Саргон самолично вышел с Легионом покарать отступника. На место же хранителя Черного города за двадцать лет так и не нашлось достойного кандидата. Никто не хотел прослыть либералом. Либералом. Септимий, хранитель ключей, поморщился от отвращения. Самое мерзкое оскорбление!
Холодные белые стены, такие же холодные каменные лавки, поставленные полукругом. Через высокие стрельчатые окна морской ветер продувал помещение насквозь. Восемь замерзших стариков в легких белоснежных, под стать помыслам, накидках. Вот и весь Сенат – правителей Ойкумены.
– Надо выйти навстречу, – предложил один из стариков. Это был Сервий, брат покойного магистра Клавдия. – С дарами.
Это было настолько дерзко и гадко, что в прежние времена поднялся бы гвалт. Предателя схватили бы за полы и начали бить кулаками. Но с тех пор прошло двадцать лет. Септимий сверху вниз посмотрел на этого толстого коротышку с выпирающим брюхом:
– Пятьдесят лет изгнания ещё не истекли.
Коротышка не колебался. «Он уже всё для себя решил, – понял сенатор. – Сервий не станет драться. Нет, он забьётся в какую-нибудь норку с парой шлюх и будет ждать, пока буря не утихнет. У его брата была хотя бы честь… раз храбрости не хватало».
– Объявим амнистию.
«Мы слишком стары для всего этого. Нас пугает запах крови. Мы не можем обойтись без мягкой перины. Мы старики. Даже молодой Саргон… ему сорок два, забери меня бездна!» – подумал Септимий. Он был высоким, худощавым мужчиной с седыми короткими волосами.
– Честь, закон, справедливость! – сенатор напомнил девиз республики. Именно в таком порядке. Предложение толстяка нарушало сразу три положения!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});