Но сейчас тяжелая дубовая дверь подгорного бара была заперта на огромный, проржавевший засов. Под дверь намело много мусора. Сюда давно никто не входил, ни днем, ни ночью. В засоренном фонтане возле входа валялись обломки летних стульев.
Дети долго смотрели на горку и бар. Они даже отошли подальше, чтобы впечатление было более полным.
«Парк такой веселый, а это место — жуткое, — подумала младшая дочь, покусывая губы. — Оно неприятное. Его хочется обходить стороной. Все вокруг приятное, а это — нет».
На самом деле тролли вовсе не предпочитают сырые и темные места. Тролли любят яркий солнечный свет. Только в троллином мире солнце светит иначе, и там больше красного и оранжевого, такого, от чего у людей заболели бы глаза. Но и зеленое солнце человеческого мира для троллей предпочтительнее, чем сырость и тьма. И особенно — чем такие заброшенные и грязные места, как этот бар, где никогда не происходило ничего хорошего и даже выпивка действовала отвратительно.
«Здесь всегда ощущалась опасность, — подумала старшая дочь. — Поэтому люди и обходили это место стороной. Поэтому и разорился бар».
Она кое-что знала о барах и разорении, потому что смотрела телевизор. Мама разрешала детям это.
Младший брат сел на корточки, тряхнул кистями лохматых рук, шумно втянул ноздрями воздух. Остальные дети наблюдали за ним.
— Ой, обезьянка! — сказал какой-то проходивший мимо посторонний ребенок. — Обезьянка, мама!
Он потянул родительницу за собой и скоро уже стоял перед осиротевшими детьми и смотрел на младшего братца. А младший братец, подняв мордочку, смотрел на него.
— Можно сфотографироваться с вашей обезьянкой? — вежливо спросил у детей посторонний мальчик.
Дети переглянулись, и старшая сестра сказала:
— Да.
А потом приказала младшему братцу:
— Обними этого мальчика за шею, как будто ты его любишь.
Так они и сделали. Родительница сфотографировала своего мальчика в объятиях тролленка, дала старшей девочке пятьдесят рублей и поскорее ушла, уводя с собой отпрыска.
Младший братец обнюхал пятьдесят рублей и сморщился. Ему не понравился запах.
— Обменяй это поскорее на еду, — жалобно протянул он. — Я хочу съесть эти деньги и выбросить их вон.
Младшая сестра спросила:
— Ты нашел то, что мы искали?
— Да, — ответил лохматый братец. — Наша мама — внутри горки. И я думаю, что там, внутри, — очень опасно.
Они обошли горку со всех сторон в поисках входа, а потом старший брат сказал:
— Дождемся ночи и вломимся через бар.
* * *
Енифар не умела бегать так, как бегал тролль, ее спутник: быстро и ровно, всегда с одинаковым дыханием. Она то обгоняла спасенного пленника, то отставала от него. Если она обходила его, то громко над ним потешалась, а если отставала, то помалкивала и сердито сопела у него за спиной, так, что у него щекотка ходила между лопаток. Он, конечно, все слышал, но никак не показывал виду, что слышит.
Они возвращались в ту сторону, откуда пришел отряд. К границе, к троллиным землям. Деревня оставалась по левую руку, они нарочно обходили ее по широкой дуге, чтобы избежать ненужных встреч.
Наконец Енифар совершенно выбилась из сил, тогда тролль остановился, повернулся к ней и сказал:
— Я очень устал. Передохнем.
Она повалилась на землю прямо там, где стояла, и проворчала:
— Вы, мужчины, всегда бросаете дело на половине.
— Случается, — согласился он.
Ее лицо заливал такой горячий пот, что ей казалось, что кожа ее вот-вот оплавится, а кровь под кожей закипит и пойдет из носа пузырями.
— От этого все беды и невыигранные войны, — продолжала Енифар, с жадностью глядя в холодное небо.
— Войны ведутся вовсе не для того, чтобы их выигрывать, — возразил тролль, — а ради удовольствия. Если война такова, что ее непременно надо выиграть, значит, дело совсем плохо. Но такое, к счастью, происходит очень редко.
Енифар разрыла ногтями землю, вытащила клок травы вместе с корнями и положила себе на лицо, чтобы охладиться.
— Когда ты спал в плену, — спросила Енифар, — что тебе снилось?
Тролль задумался, пересчитывая собственные пальцы: такая у него была манера собирать мысли воедино; потом признался:
— Плохо помню. Меня ударили по голове. Для чего тебе знать мои сны?
— Хочу понять, одно и то же снится тебе в плену и на свободе или разное, — объяснила Енифар. — Мне все кажется, что свободные сны — совсем без видений или легкие, непонятные, без всякого смысла. Просто отдых, понимаешь? А вот сны рабские или пленные, — эти, наоборот, сочные, полные подробностей и приключений, в них много прикосновений и сердечной боли; они тяжелые и хорошо запоминаются. Из таких снов и берутся все истории для рассказов.
— Откуда тебе известно о рабских и пленных снах? — спросил тролль.
Енифар не ответила, только надулась, но в темноте, да еще с комком травы на лице она могла бы и не трудиться корчить гримасы, ее все равно не было видно.
— Ты не знала никогда настоящего плена, — сказал ей тролль, которого она освободила. — Подумаешь, люди, которые должны тебя кормить, ругаются и дерутся! Эдак всякий, услыхав дурное слово, сочтет себя порабощенным и начнет плакать…
Они оба засмеялись и хохотали вволю, пока не насытились; спешить им было некуда.
Потом тролль сказал более серьезно:
— Пока твои руки не связаны, и ты можешь подпрыгнуть и не удариться макушкой о потолок, — считай себя свободной. А вот когда ты сидишь в глубине горы, и над тобой навалена целая толща земли, и тебя приковали цепями к каменной стене, — вот тогда начинай беспокоиться. Знаешь сказку о женщине, которую поймали охотники на троллей и спрятали внутри горы?
— Ну, — сказала Енифар, — возможно, кое-что я и слышала. А может быть, я сама все это и придумала.
Она вытащила еще один комок земли и взгромоздила себе на лицо, поверх первого. Какой-то муравей или жучок, определенно, проползал по ее виску, равнодушный к тому, где ползет и кого щекочет.
— Эту историю рассказывают храбрым детям, чтобы они не сомневались в своей храбрости, — сказал тролль.
Енифар прищурилась:
— А ты ее откуда взял? У тебя ведь нет детей!
— Не были, так будут, — возразил тролль, — да я же и сам когда-то был ребенком. Но ты права, — признался он тотчас же вслед за этим и размяк, — про женщину в плену у горы я узнал совсем недавно. Побежденным и пленникам снятся странные сны, — ты угадала, Енифар.
Девочка громко фыркнула, и земля с корней вырванных ею растений посыпалась ей в глаза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});