Присказка "насоса" о том, что лейтенанта второго взвода "вечно все через жопу" — приобрела пророческое значение.
— Бля, фонарик бы… — буркнул я, цепляясь за к склизкие и противные стенки руками и отталкиваясь ногами от чего-то твердого, стараясь провалится как можно глубже вниз.
Или вверх? Все ходуном ходит, хрен поймешь! Пистолет уже куда-то подевался, а я продолжал проталкиваться сквозь тесно сжимающиеся стены. Я в кишке или где вообще? Ухватившись за что-то более-менее твердое впереди, я изо всех сил подтянулся и тут же провалился куда-то вниз. Меня погрузило в какую-то теплую противную слизь. Желудок что ли? Дышать нечем… Да пофиг! Сейчас посмотрим, какой он бронированный изнутри!
Хватаясь за все что можно взяться, я дергал изо всех сил. Открывая куски то ли органов, то ли плоти, то ли хер знает чего. Ну почему я с собой штык-нож не ношу? Было бы в разы проще. А то приходится аж зубами грызть… Стенки камеры судорожно сжимались, а меня кидало то вверх, то вниз. Или вправо-влево — хер пойми. После одного из таких толчков, я почувствовал, как в лоб больно врезалось что-то твердое.
Пистолет! Вывернув руку, я ухватился за рукоять и начал палить наугад во все стороны, даже не понимая, стреляю я вообще или просто так на спуск жму.
Наконец, судороги начали ослабевать и я уже хотел было порадоваться, но почувствовал, что зацепился за что-то ногой. И это что-то никак меня не отпускало. Дырка какая-то, что ли? Блин, засасывает! И воздуха уже вообще нет. Нет, ну нахрен, давай лучше в эту дырку. Здесь уже ловить нефиг. Кое-как втянувшись в узкий канал я попытался вздохнуть. Но тут же закашлялся. Дикая вонь! Но жижи нет, за что можно сказать спасибо.
— Это опять кишечник или что вообще? Почему не одного, блять, указателя?! Долбанный лабиринт… — подбадривал я себя, бубня под нос и пытаясь протиснутся дальше.
Но все-таки было очень страшно. Стенки давили так, что никак не мог даже нормально вздохнуть этого вонючего воздуха. И, хоть я никогда не страдал клаустрофобией, но находясь посреди неизвестной тесноты, в полном мраке и не в силах пошевелится, во мне разгоралась паника. Я даже не разу почувствовал, что стенки пульсируют, проталкивая меня все дальше и дальше. Не знаю, сколько времени я так «путешествовал». По-моему даже сознание терял, настолько сильно давило. Но одуплился я от чего-то твердого, ударившего по голове.
Писк в ушах превратился в гул паровоза, отчего я немедленно вскочил и, подскользнувшись, грохнулся обратно в какой-то рыхлый студень. Откашлявшись от мерзкой субстанции во рту, я осторожно открыл глаза.
— Ну охуеть теперь… — буркнул я, глядя на большую зубастую пещеру, висевшую в полуметре надо мной.
Это была пасть. Здоровенная драконья пасть! Раскрытая в немом исступлении, усеянная рядом острейших зубов и парой неподвижных ноздрей сверху. Из ее недр, прямо на меня, лилась какая-то гадость. Закончив наконец охуевать, я все же решил, что принятие душа из слюней и дерьма не входит в мои планы и отполз в сторону.
Нашарив руками более-менее сухую поверхность, в виде занесенной снегом брусчатки, я наконец попытался подняться на ноги. Все тело били судороги, то ли от холода, то ли от страха, или от всего на свете. С одежды и головы падали куски всякой гадости и текла противная жидкость. Наконец распрямившись и проморгавшись, я огляделся.
Дракон неподвижно лежал на снегу. Видимо, он недавно то ли бился в конвульсиях, то ли катался по земле… Баррикады из корзин с песком, мешков с крупами и всякой мебели — превратились в щепки и пыль. Несколько деревьев вокруг оказались поломаны, а невдалеке, виднелось огромное бревно, застрявшее в пробитой крыше одного из домиков.
Но главное, Валентин валялся без движения. Его глаза тускло уставились на меня, без какого либо намека на жизнь. Он однозначно был мертв.
Хрен знает, что я ему повредил. Порвал какие-то сосуды, попал пулей в сердце или еще что, но он таки сдох. Эта огромная древняя тварь взяла и сдохла. И убил ее я. Правда какой-то радости по этому поводу я не почувствовал. Меня всего трясло и казалось, что сердце стучит как-то не так. Будто пропуская удары.
Попытавшись утереть глаза от всякой дряни, я уставился на пистолет все еще лежащий в руке. Ствол был разорван, а казенной части вообще не было. Одна рукоятка осталась невредимой. Я трудом пытался бросить бесполезную железку, но кулак отказывался разжиматься. Лишь когда я больно приложился кулаком о бедро, пальцы наконец разжались и железка со звоном грохнулась о камень.
А вокруг меня толпились люди. Много людей. Они с неподдельным ужасом таращились на меня, нервно теребя в руках оружие не решаясь ни выстрелить, ни убежать.
— Ох, а про вас-то, дебилов, я и забыл… — проворчал, с трудом подходя поближе.
Передо мной оказалась какая-то молодая девчушка, которая при моем приближении взвизгнула, пытаясь отскочить назад, но напоровшись спиной о чью-то грудь, лишь в испуганно уперла в меня ствол какой-то винтовки. Оптику еще присобачила… Дилетанты.
— Дай сюда! А теперь пошла нахрен отсюда! — скомандовал я, хватаясь за ствол винтовки и без труда отшвыривая ее в сторону.
Девчушка даже не сопротивлялась. Она затравлено подняла плечи и упершись взглядом в землю пошла в указанную мной сторону. Будто ее мамка в угол поставила…
Я приблизился к следующей. Приглядевшись, я понял что мы уже знакомы.
— Гитлер капут, ептить. — сказал я первое, что пришло в голову.
Как будет «здрасте» по немецки я просто не знал. А говорить «бонжюр, ебать» не тянуло. Немка, вперившись в меня округлившимися глазами, нервно сглотнула и сама отшвырнула от себя автомат. Затем несколько раз моргнула, кивнула самой себе и обернувшись назад в толпу, сама выкинула оружие из чьих-то