— Я никогда не видела тебя такой взволнованной, Вив! Рассмеявшись, Шелби, в порыве нежности обняла подругу за талию.
— Говорила же я, что не смогу обойтись без тебя! Даже полковник Коди благодарен тебе, особенно после того, как ты убедила его пригласить короля Эдуарда и королеву Александру на сегодняшнее представление. Он сомневался, думая, что прошло слишком мало времени после их августовской коронации, и они сочтут это слишком легкомысленным, но теперь, когда они согласились, он уверен, это событие перевернет все и принесет нам настоящий успех.
— Я боялась, ты рассердишься, когда узнаешь, что я предложила, чтобы они сидели в королевской ложе в тот самый день, когда состоится твой дебют, — встревоженно сказала Вивиан.
— Ну что ты, по-моему, ничего страшного в этом нет. Признаюсь только тебе, Вив, я думаю о Джефе. По крайней мере, до сих пор никто не знал, что я здесь, — моего имени не было на афишах. Если король и королева придут на представление еще раз, и Джеф будет сопровождать их, я не вынесу этого.
— А ты не думаешь, что он может быть здесь сегодня? Шелби отрицательно покачала головой:
— Нет! Его свадьба слишком скоро, и если бы он тосковал по Вайомингу, то уже пришел бы раньше. Мне кажется, он точно так же избегает воспоминаний обо мне, как я о нем.
Глаза ее заблестели, когда она добавила:
— Да так оно и лучше, Вив. Мое сердце разбилось бы, если бы я увидела его опять, а я и так уже достаточно страдала. Я хочу только, чтобы эти гастроли закончились, и мы вернулись домой.
Вивиан совсем не была уверена, что она хочет вернуться домой, если учесть ее поспешный отъезд как раз перед тем, как должны были обнаружить труп Барта. Она не была также уверена, что хочет уехать из Лондона. Чарльз Липтон-Лайенз дважды вывозил ее поужинать, в театр и в оперу; она провела с ним эти долгие, восхитительные, невинные вечера и с трудом удерживалась, чтобы не рассказать о нем Шелби. Та думала, что Вив, посещает какую-то престарелую тетушку, которая живет в Бэйсуотере.
— Этот костюм комичен, — воскликнула Шелби, поворачиваясь, чтобы Вивиан помогла ей застегнуть его сзади. — Может, Анни Оукли и могла в нем выступать, но…
— Ты выглядишь чудесно!
Вивиан протянула ей широкополую соломенную шляпу. Издалека до них донеслись первые такты «Звездного знамени», долетевшие до их палаточной деревушки.
— Нам лучше поспешить! Твой выход третий в программе!
Несколько раз, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, Шелби огляделась, желая удостовериться, что Бен уже отнес на арену ее оружие и снаряжение. Она в последний раз глянула в зеркало, рассмеялась своему отражению и позволила Вивиан вытащить себя из палатки.
* * *
— Это очень мило с вашей стороны, что вы согласились сопровождать нас сегодня, Джеф, — заметил король Эдуард VII, когда все они рассаживались в королевской ложе. — Поскольку вы недавно вернулись с американского Запада, из окрестностей собственного городка Баффэло Билла, вы придадите всему этому празднеству оттенок подлинности.
— Это так необыкновенно, — откликнулась королева Александра. — В прошлый раз, когда мы были здесь, представление было удивительно красочным! А вы когда-нибудь уже видели их спектакли, леди Клементина?
— Нет еще.
Королева на минутку отвлеклась посмотреть, уселись ли ее внуки — принц Эдуард и принц Альберт, — оставив невесту Джефа наедине со своим раздражением.
Меньше всего Клементине хотелось, чтобы Джеф вспоминал о месяцах, проведенных им в Вайоминге. Для нее было совершенно очевидным, что это изменило его. Конечно, он и до своего отъезда не был счастлив, но по крайней мере, был остроумен и дерзок и любил, как она слышала, заниматься любовью. Со времени своего возвращения в Англию и особенно с тех пор, как он стал герцогом Эйлсбери, обычный для Джефа скучающий вид стал, казалось, еще резче, острее. Это не предвещало им счастливой семейной жизни… но когда леди Клементина поговорила об этом с Чарльзом Липтон-Лайензом, тот заверил ее, что Джеф со временем забудет о Вайоминге.
Американский посол и миссис Чоут сидели рядом с женихом и невестой и теперь наклонились к ним, чтобы побеседовать с Клементиной о свадьбе. Джеф был рад этому, так как он просто не мог вести себя, как подобает внимательному жениху. Слушая, как ковбойский оркестр заиграл нечто вроде увертюры, он ощущал мучительную тоску по всему, что он любил в Вайоминге. Ему больно было вспоминать о городке Коди, о перекати-поле, и Джеки Швубе, и о салуне Парселла, и о чудесных пейзажах по сторонам Саут-Форкроуд… и он по-прежнему старался не думать о Шелби. Когда она все-таки явилась в его памяти, незваная и обжигающе реальная, Джеф почувствовал злость — на судьбу, как он думал.
«Не надо мне было приходить. Не нужно было поддаваться на уговоры Мэнипенни, что так будет лучше для меня».
Когда оркестр играл «Звездное знамя», Джеф сжал кулаки, затем прижал их к своему напряженному телу. Он оделся этим утром с особой тщательностью — в костюм из мягкой серой шерсти, белоснежную рубашку и серовато-голубой жилет из рубчатого шелка. В воздухе чувствовалось приближение весны, особенно когда светило солнце, и Джеф не стал надевать пальто.
Оркестр продолжал играть, и Баффэло Билл внезапно вылетел на арену верхом на вороном жеребце. Публика взревела от восторга, а молодые принцы вскочили на ноги. Коди подъехал к королевской ложе и объявил своим громким и звучным голосом:
— Ваши величества, леди и джентльмены! Позвольте мне представить вам известнейшую в мире труппу «Лихие наездники»!
Король приподнял шляпу, приветствуя старого директора шоу, а американский посол объяснил:
— Быть может, вашим величествам не известно, что полковник Коди придумал термин «лихие наездники» за пять лет до того, как наш великий президент Рузвельт употребил его во времена кубинской войны, говоря о своей кавалерии.
Джеф наклонился вперед, сосредоточившись на зрелище, разворачивавшемся перед ним. Представление открылось великолепным парадом облаченных в цветастые одежды индейцев, ковбоев, гаучо, казаков, мексиканцев, арабов, а также солдат из армий всех стран мира верхом на лошадях. Они торжественно сделали круг вокруг арены, а оркестр играл, и принцы едва сдерживали свое возбуждение.
При виде ковбоев, в их стетсоновских шляпах и штанах из овечьей шерсти, с яркими платками, повязанными вокруг шеи, Джеф снова ощутил боль, тоскуя по той жизни, которую он оставил. Он чувствовал, как Клементина наблюдает за ним, и понимал, что должен взять ее за руку, чтобы успокоить, но не мог. Казалось, сердце его, открытое Шелби, замкнулось еще плотнее, когда он покинул ее. Он не мог даже притворяться.