Читать интересную книгу Час бультерьера - Михаил Зайцев

– Э! Ты куда поехал, таракан?! Э, дядя, не хочу во дворик! Эй, послушай, я честно предупреждаю – если ты сейчас же не...

– Да ладно тебе! – перебил Зою усач, сворачивая под арку, в заброшенный двор. – Ладно тебе, красивая, целку из себя строить. От тебя не убудет. Вона дворик какой тихой. Вона под кустом по-быстрому тебе вставлю и дале бесплатно поедешь.

«А почему бы и нет? – подумала Зоя. – Пускай паркуется под кустом, местечко тихое. Будет Пушкареву подарочек на блюдечке с голубой каемочкой, свидетель, которого нет нужды разыскивать, который очнется и подтвердит, что подобрал меня, лахудру, на окраине Мытищ...»

...18 часов 21 минута, четыре ублюдочного начертания зеленые цифры на табло электрических (язык не поворачивается назвать их «электронными») часов, изготовленных в городе Харькове накануне Олимпиады-80. Часы с олимпийским мишкой на полированном боку стоят в дальнем углу стола, что втиснут в каморку, в загон для консьержки.

– Добрый вечер. – Журналист Александр Юрьевич Иванов вежливо поздоровался с пожилой консьержкой и, виновато улыбаясь, спросил: – Мне есть какая-нибудь почта?

Старуха-консьержка с неохотой оторвала взгляд от черно-белого экранчика портативного телевизора и, зло поглядев на жильца, прошипела:

– На «доске объявлений» каждый день вывешиваем, кому пришла почта. Вы на «доску» смотрели? Вы из которой квартиры, жилец?

– Прошу прощения за беспокойство, – смутился Иванов. – Прошу прощения...

Иванов стушевался, пятясь к «доске объявлений», заискивающе улыбался старой змеюке в загончике подле двери на улицу, которая только что закрылась за журналистом, а в душе у него, у Шурика Иванова, бушевала метель свирепых эмоций. Шурик ненавидел эту хамку, старую соглядатайшу-консьержку, зарплата которой, между прочим, формируется и из его, Иванова, ежемесячных пожертвований старшей по подъезду. А еще больше Шурик ненавидел себя за позорную, недостойную мужчины слабость, за страх, который заставляет унижаться перед консьержками, искать повод, чтобы обратить на себя их внимание.

«Я теперь возвращаюсь домой рано, стараюсь вернуться, пока солнце еще высоко. Я возвращаюсь домой и боюсь. У нас в подъезде сидят новые консьержки, та бабка, которая пропустила Бультерьера, недавно уволилась. Я прохожу мимо консьержки и боюсь, что она скажет мне: вами, жилец, интересовался какой-то хромой. И еще, еще больше, я боюсь, что она забудет мне об этом сказать. Не могу же я сам попросить консьержку, звоните, мол, сразу в милицию, если заметите хромого с протезом вместо правой руки. Старуха... любая из четырех, которые дежурят у нас в подъезде, старая ведьма, примет меня за сумасшедшего и... И, наверное, она будет права... Я боюсь ее прямо спросить – заходил ли... Вы понимаете, как я буду выглядеть, если каждый день, возвращаясь домой, начну спрашивать про Бультерьера?.. Я боюсь, что он снова ко мне придет. Что он поджидает под дверью моей квартиры. Я стараюсь, скрываю свои страхи от людей, и я их ненавижу за это... За то, что мне приходится притворяться обычным... Я веду себя необычно, люди это замечают, и я себя ненавижу! Доктор, мне плохо, моя жизнь превратилась в ад», – откровенничал Шурик Иванов, лежа на жесткой кушетке в кабинете психоаналитика, коего с недавних пор посещал тайно, дважды в неделю, по вторникам и четвергам.

В голове вертелись строки Пушкина: «Не дай мне бог сойти с ума, уж лучше посох и сума...» – или у классика написано: «лучше тюрьма»?.. А хоть бы и тюрьма, все лучше, чем дрожь в коленях и учащающееся сердцебиение на отрезке от загона со змеей-консьержкой до лифта. Вчера, когда Шурик возвращался домой сразу после визита к доктору, и колени дрожали меньше, и сердце стучало реже.

Доктор просил Шурика раз за разом пересказывать все подробности встречи с хромоногим садистом. Доктор добивался, чтоб этот пересказ стал рутиной, лишенной всякой эмоциональной нагрузки. Психоаналитик объяснял, дескать, если б Иванов сумел заново, хотя бы в воображении пережить былой кошмар, то пренепременно избавился бы от последствий психотравмы. Доктор-психоаналитик успокаивал. «Раз вы, Саша, – вещал сердобольный добряк-старикан бархатным голосом, – признаете наличие у вас психических отклонений, то одно это свидетельствует о вашей, батенька, вменяемости. Настоящие сумасшедшие считают себя адекватными, нормальными людьми».

Следуя советам психоаналитика, Шурик разрешил себе бояться. И вчера, в четверг, и сегодня, в пятницу, выходя из лифта, направляясь к бронированной двери в свою квартиру, он поддавался страхам. Но вчера, после общения с врачевателем душ, страх все-таки был пожиже, терпимее.

Сердце рвалось из груди, стучалось: «Тук-тук, выпусти меня, я боюсь оставаться под ребрами, их может сломать Бультерьер!» И морзянка сердца в висках сделалась громче. Сердце как бы растроилось – два сердечка колотят в височные доли, одно большое, распухшее бьется в грудной клетке – тюрьме. Лоб вспотел, пот – холодный, ледяной пот – борется с жаром, вызванным участившимся дыханием. Руки дрожат так, что ключ в замочную скважину удается вставить только с третьей попытки.

Отрезок от лифта до бронированной двери в квартиру – самый страшный. Извращенное воображение лепит из пустоты ужасающую композицию: вот в углу около дальней соседской двери, рядом с дверцей к коридорчику, где расположен мусоропровод, вон сгустились тени, сформировав колченогую фигуру. Стук сердца – стук палки хромого. Хромоногая тень приближается, скорей бы! Скорей бы спрятаться за броней родимой двери! Только бы не забыть, как позавчера, сразу же позвонить ментам, снять квартиру с сигнализации. Только бы не забыть! Только бы скорее!

Доктор говорил: «Будем бороться со страхами поэтапно. Для начала прекратите таскать с собой оружие. Задумайтесь: пистолет у вас незарегистрированный, за его ношение полагается уголовная статья. Представьте: ваши страхи материализовались, появился этот ваш Бультерьер, и? Выстрелите? А если промажете? Это же еще страшнее! Вы же не профессиональный стрелок, Саша!» Доктор прав, прав! Но, мать его в глотку со всеми психическими анализами жидкого кровавого кала и трусливого недержания мочи, насколько сейчас было бы легче открывать дверь, держа в свободной от ключей руке оружие, целясь в темные углы из купленного по случаю за двести баксов «макарова»!

Щелчок лучшего из надежнейших, как утверждает реклама, швейцарского замка, рывок на себя бронированной двери, установленной сразу по выписке из больницы, куда угодил милостью Бультерьера, шмыг в щель меж толстенной дверной панелью и бронекосяком, и все, и можно прижаться к внутренней кожаной обивке, замок защелкнулся автоматически, можно отдышаться. Дома! В персональном бункере! Один! Почти один – часть, значительная часть страхов осталась за надежной дверью. И все же некоторые просочились сквозь щель вместе со своим хозяином.

Страхи дернули за ниточки нервов спустя десяток глубоких вздохов. Они окончательно отпустят эти истерзанные ниточки только после того, как журналист Иванов проверит квартиру, убедится, что дома пусто. Проверять надо быстро, чтоб не тянуть со звонком ментам, а то, как позавчера, придется платить за собственную нерасторопность.

В первую очередь Шурик заглянул на кухню. Шел на в меру жидких коленях, в такт с замедляющимися сердечными ритмами к кухонному тупичку, открывая по дороге двери в ванную, в туалет... На кухне никого. И это естественно. И сразу жижа в коленях затвердела, и сердечко отпустило.

Теперь быстрее и увереннее обратно в прихожую, оттуда в комнату, к телефону. Позвонить ментам, снять квартиру с сигнализации, и сразу пусть снова подключают охранные системы. Пускай не только замки, но и мусора охраняют убежище журналиста за броней двери, с решетками на окнах, которые смотрятся нелепо, учитывая высоту этажа, где прячется от Бультерьера Шурик Иванов.

Утирая пот со лба, отдуваясь, восстанавливаясь, Шурик прошагал в комнату... В кресле, спиной к зарешеченному окну, лицом к Шурику, СИДЕЛ ЧЕЛОВЕК!!! Мужчина средних лет сидел, откинувшись на спинку любимого кресла за любимым журнальным столиком журналиста Иванова. На столике подле кресла лежал незнакомый черный кейс. Мужчина помахал Шурику правой КУЛЬТЕЙ и, улыбнувшись, заговорил:

– Рад нашей встрече, Александр Юрьевич. Проходите, не стесняйтесь. Вы же, ха, как-никак, у себя дома. Квартиру вашу с сигнализации я снял, можете не беспокоиться... Что ж вы стоите-то столбом? Удивлены тем, что я вскрыл хваленые замки и обманул сигнализацию?.. Полноте, это такой пустяк, что, право слово, не стоит и... Ой! Я же до сих пор не представился! Пардон, исправлюсь! Я – Бультерьер. Настоящий, всамделишный. Тот, фиктивный Бультерьер, что издевался над вами, в настоящий момент гниет в земле, а вместе с ним загнивают и все его... Александр Юрьевич! Что с вами?!

Александр Юрьевич Иванов, жертва лже-Бультерьера и отяготивших его психику последствий, пошатнувшись, прижался к стенке и, царапая ногтями обои, бледнея, закатывая глаза, опорожняя мочевой пузырь, начал печально и медленно сползать на пол...