думал Малкольм, и я делаю то, что хочу.
Для меня успех заключался в том, чтобы создать что-то совершенно неожиданное и в то же время естественное. Записанный нами альбом, речь идет о Metal Box[224], не был надуманным. Написать поспешный хит – вот что было бы надуманным. Каким-то образом, несмотря на все личные передряги, разницу в жизненных подходах, а также давление со стороны Virgin, нам удалось сделать действительно сплоченный альбом. Он звучит так, будто был записан сразу, от начала до конца. Это потрясающе красивый гобелен высокой тревоги.
Идея заключалась в том, что альбом потрясет вас, введет в состояние оцепенения, сгладит любое сопротивление, измотает своим вездесущим присутствием. Кажется, мы этого добились.
Бо́льшую часть времени я возился с синтезатором «Ямаха», который обожал. Дешевая, противная штука, один из тех, самых ранних, издававших вихревые и свистящие звуки оркестра, если покрутить некоторые рычажки. Мне это ужасно нравилось. На самом деле я заигрался в эту штуку до такой степени, что на моих запястьях появлялись кисты, которые меня очень тогда беспокоили, – я понятия не имел, что это такое. Вы знали, что, когда ты безжалостно продолжаешь делать что-то снова и снова – изо дня в день, – молочная кислота стремительно накапливается в руках? Кажется, это была Джанет Ли, которая таскалась с Китом, так вот, она сказала: «О да, я слышала, что если ударить кисту тяжелой книгой, она лопнет и исчезнет». Единственной пришедшей мне в голову тяжелой книгой была Библия. Один хороший удар – о да, кисты пропали, но боль! Ай!
Поэтому я понял, что игра на синтезаторе не станет моим будущим. Но она жутко интриговала меня и доставляла огромное удовольствие – как раскусить песню совершенно иным способом. В общем, я понял, что клавишником мне не стать. Но это было здорово и ужасно интересно – песня могла зазвучать совершенно по-новому, когда клавиши, совершенно по-змеиному, то переплетались с голосом, то отдалялись от него. Мне это нравилось.
Мы почти не репетировали, пока готовили Metal Box, просто не было на это денег, поэтому я писал в голове и размышлял о разных для себя форматах. Более свободный порядок действий, меньше диктата вокала. Я заставлял себя пробовать новые, бросающие вызов способы пения и подачи композиций. И конечно, когда мы перешли к записи, речь зашла о том, чтобы минимизировать вокальную часть, потому что я хотел, чтобы музыка была настолько мощной, чтобы заявить о нас на гораздо более интересном игровом поле, где вовсе не нужно откровенного вокала, как это было в то время принято в поп-музыке.
Вам придется напрячься, чтобы различить вокал на некоторых треках Metal Box, но в этом-то и смысл. Он медленно, но верно просачивается в вашу психику, на таком уровне, что вы почти того не осознаете или уже убаюканы ложным чувством безопасности – или столь же ложным ощущением незащищенности. В любом случае музыка проникает в ваше мышление и влияет на восприятие окружающего мира. По крайней мере, таково было мое честолюбивое желание: заставить вас думать о чем-то большем.
В значительной степени мы сами отвечали за свои записи. Настоящее искусство баланса – добиться именно того тяжелого баса, который мы хотели. И это касалось не только регги: в большей части музыки модов 1960-х присутствует очень тяжелое басовое звучание – The Yardbirds, The Animals, у них был такой глубокий звук. А еще фанк, диско. Но чтобы получить бас, который мы хотели, нужно было чем-то пожертвовать, и поэтому хитрожопый я пожертвовал вокалом. Мы немного его понизили, чтобы поднять бас, поскольку речь шла о музыкальном гобелене, сотканном из всего этого, о настоящем высшем пилотаже на всех уровнях. Хотелось избежать ситуации, при которой вокал вышел бы на первый план, а вся музыка осталась на заднем фоне. Необходимо было произвести просто ошеломляющее общее впечатление.
Часто на пути к этому возникали препятствия, например, когда Virgin посылала какого-нибудь именитого продюсера «нам помочь». Один из этих продюсеров работал с «Роллинг Стоунз», и это стало серьезной проблемой. Мы приехали в Манор, чтобы записать пару песен, и он принялся доказывать, что на пластинке не может быть столько баса. Нелепость. «Нет, может. Вот так и так. Вот – так – и – так!» Этот человек продолжал спорить, так что я встал на микшерный пульт, прошелся по нему в своих кованых ботинках и сломал все кнопки. «Я здесь не для того, чтобы ты указывал мне, что делать!»
Попытка втиснуть нас в хорошо известные, проверенные и опробованные форматы стала серьезной ошибкой. Мы пребывали вовсе не в том настроении, чтобы мириться с этим или быть неправильно мотивированными и введенными в заблуждение. Это было бы настоящим вмешательством звукозаписывающей компании, пытавшейся исподтишка влиять на процесс. Они постарались обставить все очень красиво:
– Я подумал, что было бы хорошо, если мы бы пригласили Бла-Бла.
– Хорошо, я попробую.
Двадцать минут спустя:
– Попробовали, я сломал его студию.
Когда Кит хотел заморочиться, он был в ударе. Помимо своей гитары, он очень увлекался коллекционированием странных электронных музыкальных приборов, что часто приносило нам кучу пользы. Однако бывало и так: «Что ты такое притащил? Это невозможно. Что ты хочешь, чтобы мы сделали с этим?»
В то время мы довольно очевидно были аналоговой группой, но однажды он притащил «Fairlight», цифровой сэмплер – отличная штука, но это случилось еще до того, как появилось что-нибудь, что хоть как-то могло с ним работать. Это была похожая на синтезатор штука с компьютером, но у нас не было ничего, что могло бы с ней синхронизироваться. Она во многом опередила свое время, и я реально уверен, что в конце концов этот сэмплер очутился у Кейт Буш с ее «Хитклифом»[225].
В течение многих лет подобные штуковины казались слишком безумными. Теперь я понимаю, на что они способны, но тогда мы еще не были компьютеризированы. Просто не существовало доступных технологий. Этот прибор был своего рода пультом управления, который слишком опережал свое время и не имел к нам никакого отношения. С Китом такое случалось довольно часто: он не понимал, почему это может не сработать.
Если доверить бразды правления Киту, он бы потратил все до последнего пенни на мечту какого-нибудь сумасшедшего технаря о том, чтобы PiL делал музыку для третьей вселенной, вкладывая деньги в электронную телепатию. Это ведь именно те беседы, которым он хотел бы предаваться. Все хорошо и интересно, но это все – теории. И не существует той реальности, в которой они бы сработали.
Когда его за подобные штуки высмеивали, он, естественно, превращался в настоящего брюзгу. Кит был слишком