Лот остановил машину у главного офицерского клуба военной базы Форт-Брагга. Через пять минут мы встретились с генералом Троем Мидлборо. Генералу я, кажется, нравлюсь…
12 декабря
Я поговорил по телефону с Лотом, и он все устроил; меня пошлют в мою старую команду. Наша команда «альфа» может действовать на расстоянии до 2500 миль вдали от собственных сил, может руководить повстанческим отрядом до 1500 бойцов. В нашей 7-й группе спецвойск в Форт-Брагге 48 таких команд, и еще 12 – типа «Бета» (штабных).
13 декабря
Я узнал сегодня, что существует две категории работников ЦРУ – «белые» и «черные». «Белые» – это постоянный состав (кабинетные начальники, штабисты, ученые и техники, специалисты, эксперты). «Черные» – это переменный состав (исполнители, «зеленые береты», шпионы и диверсанты).
Выходит, Лот – «белый» разведчик. А я – «черный», Так сказать, негр разведки.
Над этим стоит поразмыслить.
Когда я играю черными в шахматы, почему-то всегда проигрываю Лоту.
И верно, «черные» всегда проигрывают «белым» в разведке.
Глава восемнадцатая
Операция «Великий медведь»
(Перевод Г. П.)
Ни Джин, получивший вместе с офицерским званием должность Экс-оу, начальника штаба команды, ни его новый командир – Флойд Честертон не знали, куда они летят и на какую землю будут прыгать.
Из встречи с генералом Троем Мидлборо стало ясно, что их операция сверхсекретная, а положение в мире чрезвычайное: месяц назад ураганом пронесся карибский кризис, никто не знал, что будет через неделю.
– Есть ли у вас просьбы, пожелания? – спросил у Джина генерал после короткого напутствия.
– Я хотел бы, если это возможно, сэр, лететь на задание со своей прежней командой. Этих людей я знаю.
– Что вы на это скажете, капитан?
– Не возражаю, сэр, – поддержал Джина капитан Честертон.
– Будет так, – генерал велел адъютанту вызвать старшего офицера по кадрам.
– Где я смогу сменить куртку? – спросил в приемной Флойд Честертон у подчеркнуто важного адъютанта.
– Где хотите, сэр, – развел руками тот.
– Вас еще не учили вежливости?!
– Я не думал, что это вас обидит, сэр.
Джину понравилась резкость нового командира, и «фруктовый салат» на груди Честертона тоже импонировал ему.
Он был благодарен капитану за поддержку в кабинете генерала, и ему вдруг захотелось сказать этому мужественному человеку что-то приятное.
– У вас, кажется, все имеющиеся в природе знаки отличия? – сказал он.
– Отсутствует почетная медаль конгресса. У нас ее пока что носит только один человек: Роджер Хью Донлон.
– Чем же он отличился?
– Говорят, это действительно отчаянный человек. Но главное – счастливчик. Среди мертвецов можно было бы подыскать и похрабрее… Я тоже счастливчик. Меня так и прозвали на фронте – Лакки – счастливчик. Так что, Джин, зовите меня Лакки.
Всю дорогу в машине Флойд молча смотрел в окно. Иногда он закрывал глаза, то ли думая о чем-то, то ли что-то припоминая. Он не дремал, а просто отключался.
На аэродроме незадолго до посадки командир неожиданно сухо произнес чуть ли не речь.
– Прыгать будем по шесть человек из двух люков. Этим достигается наименьшая площадь рассеивания. Если мы точно выйдем на ди-зи, – а наши летчики, как правило, на цель выходят точно, и нас не подведут данные зондирования и метеосводки, – разброс группы должен быть не больше, чем четыреста пятьдесят ярдов, и никто не угодит на деревья. На то, чтобы всем собраться, уйдет десять-пятнадцать минут.
– Вас понял, Лакки, – Джин подтянулся с тошнотворным, сосущим чувством, впервые ощутив дыхание опасности.
– Вы, надеюсь, тренировались в прыжках на деревья?
– Нам случалось прыгать.
– Удовольствие не из приятных?
– Чего уж там…
– Что говорят ребята?
– Сидят на пятисотфунтовых бомбах и ждут посадки.
– Они о чем-то вас спрашивали?
– Их смутило арктическое белье, выданное перед полетом.
– Кто из них самый храбрый?
– Думаю, что Бастер – Бак Вуд.
– А самый надежный?
– Берди… Стиллберд.
– Долговязый такой… Левое плечо тянет?
– У вас наметанный глаз.
К ним подошел бортмеханик.
– Все в ажуре, сэр.
– Благодарю. У нас еще есть время… Скажите, Джин, если это, конечно, не тайна, каким ветром вас занесло сюда? Вы ведь врач. Не так ли? Из семьи с приличным доходом. На кой вам черт прыгать в черную дыру люка?
– Это длинная история, – отмахнулся Джин.
– А время на исходе, не правда ли? – Честертон замолчал.
Они молча обогнули толстопузый «Си».
– Ведите людей на посадку! – спокойно приказал Флойд
– Слушаюсь.
Первым, кого увидел Джин, был джамп-мастер:[83] плечистый человек, с крючковатым, с римской горбинкой носом, с широкими, массивными плечами и серо-голубыми глазами.
– А ну, веселей! – прикрикнул он на десантников, медленно ползущих по трапу – В вашем возрасте я был гуттаперчевым и переходил на спор через площадь на руках..
Они летели на высоте свыше двадцати пяти тысяч футов. Под ними менялись только формы и цвет облаков, но и об этом никто не знал, так как шторы на всех иллюминаторах самолета были плотно задраены. Компасы лежали где-то в контейнере, и невозможно было определиться.
Как ни прикидывали, а арктическое белье путало карты любых предположений.
Берди трижды с загадочным видом выходил в туалет и возвращался оттуда повеселевшим.
Бастер спал почти весь полет.
В последнюю тридцатиминутку его разбудил бортмеханик.
– Бутерброд, кофе? – предложил тот.
– Храню живот перед прыжком. Главное – пустой живот, – не открывая глаз, пробормотал Бастер.
– Нужно подкрепиться! – настаивал бортмеханик.
– Убирайся! – наконец-то проснулся Бастер.
Сонни играл с Тэксом в «лавитора». Они плавно бросали друг другу раскрытый «спринг-найф». Тот, кто не ловил нож за ручку, проигрывал доллар.
Это кончилось тем, что они поссорились и съездили друг другу по роже. Им пригрозил джамп-мастер, и спорщики присмирели.
Доминико сидел за Джином, крайним справа. Он был бледен. Джину казалось, что его мутит от страха. Черные подглазники итальянца теперь особенно резко подчеркивали его матово-бледное лицо.
Джин и Флойд то дремали, то говорили о чем-то отвлеченном.
После снижения до высоты 1200 футов самолет начало бросать из стороны в сторону – это летчик менял курс, сбивая с толку наземные радары.
– Прыгать будем с тысячи футов, – сказал Флойд, вытянув ноги поудобней. – Интересно, где вы были, Джин, в это время в прошлом году?
– Играл в кегельбане, построенном миллиардером Аристотелем Онассисом. Это напротив его же казино в Монте-Карло.
– А я лежал в госпитале после ранения в Лаосе. Меня подстрелили солдаты Патет-Лао. В госпитале всегда хорошо лежится после того, как снимут швы… Розовый рубец еще тянет, он кажется непрочным, но его края уже схвачены намертво. В такое время неплохо подружиться с медсестренкой. У меня была самая красивая – Банни. Я ее называл Блэк Банни – Черный Кролик. Она была мне по пояс и говорила так, словно полоскала воду в горле.
– Вы, оказывается, лирик, Лакки.
– Нет. Мне просто было тогда хорошо. Наши палатки стояли входом к морю. Дул бриз. Мои соседи – все ходячие. И мы с ней встречались… Солдат, Джин, живет на войне от ранения до ранения, от отпуска до отпуска, от женщины до женщины. – Флойд посмотрел на часы.
Джин заметил, что они были крупные, с толстой секундной стрелкой, фосфоресцирующие, на широком золотом браслете, охватывающем широкое запястье.
– Я прыгаю в левый люк. Вы – в правый. Кто у нас радист?
– Мэт…
– Он прыгает вслед за мной, четвертым. Вы – предпоследним.
Впереди зажглась красная сигнальная лампочка. На металлических скамьях стихли разговоры.
У Джина засосало под ложечкой.
Что это, страх?.. Возможно. Джин еще не знал, как бывает страшно в боевой обстановке. Зато про все это знал Лакки.
Он знал, что страшно всегда: и перед прыжком в бездну, и перед высадкой на чужой берег, когда черная полоска земли неумолимо надвигается на тебя в ночи.
Страшно, когда бредешь по клочку чужой земли, не зная, заминирована она или нет, и когда в сплошной мгле продираешься сквозь чужой лес и каждый черный ствол кажется тебе притаившимся врагом, и когда ты лежишь на спине, подняв над собой ножницы, перед тем как прорезать первую дыру в колючках «концертины». Потом страх пропадает. Стоит только увидеть противника и войти с ним в соприкосновение. Страшно до. Иногда и после. К этому не привыкнешь. Это можно или пересилить… или не пересилить.