А ведь сложно, наверное, разрисовывать купола потолков так, чтобы снизу изображение выглядело правильным и соразмерным. Линии должны быть нарочито искажены. Картина должна стать фальшивой и несоразмерной, чтобы издали напоминать правду…
Я потер лоб. Нет, что за гадости лезут в голову?
Особенно поразила меня фреска, занимающая весь потолок шестого зала. На ней были изображены бушующий океан, острые скалы, затянутое штормовыми тучами небо. На скалах стояли Наставник и маленький мальчик. Наставник одной рукой обнимал мальчика за плечи, другой указывал в море, где, расправив паруса, несся по волнам корабль. Могучие гребные колеса наполовину высовывались из воды, на мачтах пылали огни. Наверное, относившаяся к Морской эре картина должна была означать мудрость Наставника, указующего подопечному на красоту бури, на отвагу матросов, схватившихся со стихией… а может быть, на их преступное легкомыслие. Курс корабля не оставлял сомнений, что через минуту он врежется в скалы.
У меня возникла неприятная мысль, что после крушения Наставник и мальчик спустятся со скал и примутся растаскивать уцелевшие корабельные грузы…
Я опустил голову.
Беда…
Личность – это не только уникальный генотип, набор знаний и система речевой коммуникации. Главное – отношение к окружающему, набор реакций, который формируется на протяжении всей жизни. И тут, наверное, наиболее важна последовательность, с которой оцениваются явления окружающего мира. Что-то должно закладываться в некритичном, бессознательном детском возрасте, становиться аксиомой, не требующей доказательств и не вызывающей сомнений. Иначе – беда.
Я утратил именно аксиомы. Социальные нормы, не поддающиеся разъяснению. И теперь вернуть их обратно почти невозможно. Остается лишь притворяться.
– Никки!
Вслед за Тагом и Катти я спрыгнул с платформы. Седьмой зал был, вероятно, в середине постамента. А постамент, я не сомневался, находится в центре материка. И столб голубого света, бьющий из пола в купол, пронзающий его, уходящий ввысь, был осью, вокруг которой крутится вся жизнь Родины.
Здесь оказалось куда меньше людей. Не положено, наверное, слоняться без дела в этом месте. У столба холодного голубого огня стояли две фигурки – я узнал Наставника Пера и Гана.
– Мы не опоздали, Наставник? – крикнула Катти. Вместо ответа тот взмахнул рукой: «Подходите!»
От голубого свечения шел холод. Мне становилось все более неуютно и страшно. Даже Катти и Таг нервничали, хоть и не им предстояло отчитываться перед Мировым Советом…
– Вовремя, – обронил Наставник, когда мы приблизились. – Здравствуйте, ребята. Здравствуй, Катти…
Ган подмигнул мне, я неловко кивнул в ответ.
– Хорошо выглядишь, Ник, – похвалил меня учитель. – Катти, ты помогала ему одеться?
– Да, Наставник.
– Замечательно. Я начинаю думать, что ты могла бы справиться с профессией модельера. Мне казалось, что ты обязательно используешь ненужные аксессуары – галстук, бант, что-либо подобное…
Катги опустила глаза:
– Я использовала белый бант, Наставник. Ник сам его снял.
– Значит, я прав, – просто сказал Пер. – Что ж, Никки, мальчик мой, идем? Нехорошо заставлять Совет ждать. Но если ты волнуешься…
– Нет, я готов.
– Дай руку.
Я позволил ему взять мою ладонь. Наставник, ты думаешь, что это касание наполнит меня уверенностью и прогонит страх? Ты ошибаешься, я слишком серьезно болен. Я не вижу беды в невербальной коммуникации и не испытываю от нее восторга.
Хоть я и Ник, но я уже Чужой.
Взявшись за руки, мы вошли в столб голубого света.
Мне казалось, что это будет какой-то аналог лифта и мы начнем подниматься вверх. Может быть, на платформе, а то и просто в силовом поле.
Но голубое свечение лишь обозначало зону мгновенного перемещения. Большую и роскошную кабину. Команды здесь отдавал Наставник, я даже не слышал управляющей системы.
Свет вокруг нас померк, сжался, размытые очертания седьмого зала, лица Катти и ребят исчезли. Теперь казалось, что мы стоим во тьме – так ярко и празднично сиял мир вне зоны перемещения.
Ведомый Наставником за руку, я вышел в зал заседаний Мирового Совета.
Стены не имели очертаний. Точнее, они были слишком прихотливые, чтобы понять их форму. Я скорее почувствовал, чем догадался: зал Мирового Совета расположен в голове статуи «аллегорического Наставника». Мозаичный пол проходил где-то на уровне подбородка. Ну да… вот эта чудовищная вмятина – его нос, этот выступ – полуоткрытый рот, ребристый купол потолка – волосы. Фигура была прозрачна лишь изнутри, и свет Матушки каким-то образом заливал помещение.
Я почему-то вспомнил баню.
Правда, сама обстановка скорее напоминала ресторан. Сотня столиков, за которыми сидели люди, в большинстве своем – Наставники. Некоторые ели, некоторые просто беседовали за флягой вина или чашечкой дымящегося кофе. Отдельные группы оживленно спорили.
Здесь решаются судьбы Родины?
Как зачарованный я шел за Пером. Невольно задерживал взгляд на самых живописных фигурах – вытянувшемся на диванчике длинноносом, темнолицем, с могучими надбровьями человеке, лениво разговаривающем с присевшим перед ним на корточки… Маленьким Другом! Инопланетянин то ли успокаивал человека, то ли соглашался с его словами, робко поглаживал серой лапкой рукав его куртки, заглядывал в запавшие глаза. Кажется, ему было не по себе в этом зале, он то и дело опускал мордочку в дыхательную маску, болтающуюся на груди.
А вон Гибкий Друг – свернувшийся узлом на кресле, выставивший на стол огрызок тела. Покачивающаяся сизая труба напоминала обрубленную шею. Хохочущий толстяк, сидящий рядом, то и дело поворачивался к Гибкому Другу и что-то говорил…
Нельзя так думать! Неправильно испытывать к Друзьям насмешливые или неприязненные чувства!
Мы подошли к столику, за которым сидели двое людей. Широкоплечий рослый мужчина с распущенными волосами и старая женщина с такой же, как у Катти, прической-щетинкой. Просто, неярко одетые, с доброжелательной улыбкой поглядывающие на нас.
– Заслуженный врач Родины Ана, Командор Дальней Разведки Биг, – представил их мой Наставник. – А тебя они знают.
– Не помнишь меня, Никки? – спросила женщина.
Я покачал головой.
– Садись, мальчик, – скомандовала она.
Мы расположились за столиком вчетвером. Биг, не спрашивая, налил из фляги и протянул мне бокал вина.
– Выпей, Никки. Расслабься-бди.Досталось же тебе…
– Он хорошо восстанавливается, – наливая вина себе, сказал Пер. – Ребята молодцы, помогают парню.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});