Читать интересную книгу Обитель - Захар Прилепин

– Я на минутку, на минутку, – сказал Артём, приобняв Василия Петровича, говоря негромко и быстро. – Я не знаю, как часто ваши Афинские вечера собираются, Василий Петрович, и о чём вы там говорите, но я там видел Гракова… Вы будьте в его присутствии чуть внимательней, ладно? А то он пересказывает ваши разговоры кому попало.

Василий Петрович, так ничего Артёму и не сказавший, строго кивнул, сжал Артёму локоть и поспешил обратно к своей ягодной команде.

“А ведь я мог бы до сих пор ягоды собирать! – вспомнил Артём, глядя им вслед. – Василий Петрович уговаривал ведь… Хорошо было бы? И не случилось бы того, что случилось. Что ты, Артём, выбираешь?”

Выбор его был понятен, однако на данный момент недоступен.

Он так и не пошёл есть – а вдруг Галя появится и уйдёт по своим делам, уедет в Кемь или в Москву, и с концами – эта шарлатанка, этот шкет, эта… У Артёма снова захолонуло сердце, и на мгновение чёрная рассыпчатая, трепещущая многими крыльями стрекоза появилась в глазах.

“Да что ж с тобой такое…” – едва ли не вслух засмеялся он.

По уму, надо было бы давно убраться со двора, но Артём нарочно бродил под окнами ИСО: “…может, заберут, – по-ёживаясь, думал он. – …Или самому пойти с повинной… Товарищ красноармеец, я съел двух кроликов на вверенном мне объекте, требую отвести меня в кабинет к Галине, она меня накажет”.

“Заберут сейчас, да не туда, – узнаешь…” – одёргивал себя Артём в который раз и сам себя не слушался.

На дворе было довольно многолюдно, но все торопились по своим делам, никто не шлялся без смысла и заботы.

Прошли трое красноармейцев, не глядя на Артёма. Он подумал, что и красноармейцы, и блатные всегда казались ему на одно лицо – как китайцы. Блатные: грязные, как обмылки, со сточенными зубами. Красноармейцы: со своими собачьими лицами и вдавленными глазами. Как их было отличить? Проще было одну чайку отличить от другой.

Каждая пролетавшая мимо чайка старалась как можно громче проорать в ухо. С утра они всегда были голодные и злые. Эти твари за последние времена вовсе разучились охотиться, и питались исключительно на помойках или возле кухни. И ещё промышляли воровством или открытым грабежом. Натуральное древнее, до Екатерины ещё, казачество.

Блэк с Мишкой сделали круг за Артёмом, потом отстали: от него пахло солнцем, дураком, желанием: но едой – нет.

“Ой, а я знаю этого человека…” – угадал Артём.

Он приметил Виоляра, бывшего мексиканского консула, про которого рассказывал Василий Петрович. Виоляр поехал к родне своей жены в Тифлис и оттуда, вместе с любимой, угодил на Соловки.

Виоляр тоже никуда не спешил, но чего-то ожидал, находясь в состоянии явственного душевного волнения. Он стоял на углу ближайшего здания, переступая с ноги на ногу и томясь.

“Может, он тоже Галю ждёт?” – посмеялся Артём, тут же ощутив свою шутку как лёгкий удар под дых: нет, это было вовсе не смешно.

“…Сейчас женбарак поведут, дурачина”, – пояснил себе он, и в подтверждение догадки появился строй женщин, направлявшихся на общие работы: “…Торф, скорей всего”, – прикинул Артём.

В ближнем к Виоляру ряду шла высокая тонкая женщина – вид её был горд и подбородок высок, но глаза источали такую тоску, что сердце защемило.

Поразительно, но женский строй, обычно матерящийся много хуже мужичья, при виде Виоляра стих – кажется, все знали, что у них свидание, и мешать не желали. Они даже чуть тише пошли – все, включая конвоиров.

Виоляр держался за каменный угол, перебирая тонкими пальцами, и улыбался – здесь подошло бы сказать: улыбался изо всех сил. Если бы строй шёл мимо него на минуту больше, лицо Виоляра вдруг лопнуло бы резкой, поперёк, трещиной…

Но едва строй прошёл, Виоляр вдруг собрался и несколько даже облегчённо отправился по своим делам – кажется, он работал где-то при “Розмаге”.

Зато Артёму стало ещё муторней.

– Вижу тебя, вижу, – негромко произнёс женский голос у него за спиной. – Стоишь, как глупый. Ты бы ещё рукой мне начал размахивать: “Я тут, эй!”.

Голос был очень довольный.

Артём не оглядывался, чтоб не спугнуть это чудо. Внутри у него словно вспорхнула стая мелких птиц.

– В Преображенский собор иди, на самую крышу, где погорелые окна. Скажи, что у тебя наряд там… мусор разгребать. Вот ключ, в кармане у тебя, а то там замок. По крытой галерее иди, а не через роты.

* * *

– “Спасайте, не спасайте, ведь жизнь мне не мила, а лучше приведите, в кого я влюблена…” – негромко и лукаво пропела Галя, отряхивая юбку, колени свои.

Она сегодня была – как приручённая.

Артём ни слова не говорил, только смотрел.

Он и подумать не мог, что влюблена она в него – с чего бы это? Но не огорчался: подумаешь, влюблена в кого-то, а поёт всё равно здесь, мне.

…И если бы только пела, люди добрые…

– Тут ведь, не смотри, что всё выгорело, – была церковь, ты понял? – сказала Галя.

Артём кивнул.

– Ты всё понимаешь, – согласилась Галя.

Свет здесь был неявный, пыльный, пахло горелым хламом, и Галя всматривалась в Артёма с таким видом, словно собиралась забрать его отсюда и отнести к себе домой.

На стенах ещё сохранились росписи: то одним, то другим глазом смотрел из разных углов Христос, бороды торчали клоками, розовая пяточка младенца отчётливо была видна.

– Есть люди, у которых мысли – желания, а желания – мысли, – сказала Галя. – А у тебя ни желаний, ни мыслей. Твои мысли – твои поступки. Но и поступки твои все случайные. Тебя несёт ветром по дороге. Ты думаешь, он тебя вынесет – но если он тебя вынесет куда-нибудь не туда?

Артём пожал плечами, чуть улыбаясь.

– Твоё понимание живёт отдельно от тебя, – сказала Галя. – Ты никаких усилий не делаешь и обычно не знаешь о том, что понимаешь. Но если тебя спросить – ты начнёшь отвечать, и вдруг окажется, что ты опять всё понимаешь.

Артём снова улыбнулся – ему было очень приятно всё, что она говорила; только он иногда прислушивался, не полезет ли кто-нибудь на чердак.

– Как же ты такой радостный сюда попал? – спросила Галя даже не его, а себя; поэтому Артём и не отвечал, хотя подумал: “…Сюда много кто попал…”. – Тебе бы место… у моря, чтоб ты нырял, а барышни пугались, не утонул ли.

“Вот я тут ныряю”, – хотел ответить Артём, но снова не стал.

– Только твоё понимание для твоей радости лишнее, поэтому ты не думаешь ни о чём, – заключила Галя, ещё раз всмотревшись в него. – Я всё никак не решу: объяснить тебе хоть что-нибудь или оставить тебя в твоём чудесном полузабытьи?

Артём, чуть закусив нижнюю губу, смотрел на неё. У Гали по шее стекла капля пота.

Она вдруг зажмурилась и чихнула, и сразу после этого засмеялась.

Артём в который раз прислушался: не идёт ли кто сюда.

– Кровля собора, – сказала Галя, подняв указательный палец вверх, – была шашечная: когда начало гореть, шашки ветром бросало до Святого озера! Верста, наверное! Говорят, было очень красиво… Когда сюда пятьсот лет назад приплыли монахи – тут был зелёный луг. А когда сюда пять лет назад пришли мы – пожарище.

“И они построили храм, а вы – тюрьму”, – подумал Артём отстранённо, даже добродушно, безо всякой обиды на свою судьбу.

– А я знаю, что ты подумал, – сказала Галя.

Артём был уверен, что не знает, но всё равно немного испугался: “…Опять сейчас начнётся”, – решил неопределённо.

– Эйхманис говорил: тут всегда была тюрьма, – примирительно сказал Артём на всякий случай: а вдруг всё-таки знает.

– А чего это ты про Эйхманиса разволновался? – с ходу спросила Галя, как ждала.

– Почему? – искренне удивился Артём. – Я не разволновался.

– Всё время вспоминаешь про него.

“Я не вспоминаю, сама ты вспоминаешь”, – так и срывалось с языка у Артёма, но он заткнулся, не стал об этом.

– При царях – ладно, – не слушая его, заторопилась Галя. – Знаешь, кто тут сделал новую тюрьму? После революции? “Союзники” – белогвардейские товарищи: они сюда сослали представителей Временного управления из Архангельска – те показались им слишком “красными”. А?

Артёму было почти всё равно, но ей, очевидно, нет.

– Теперь тут обижают семь тысяч человек, – говорила Галя о том, что, видимо, давно хотела сказать. – А до сих пор тысячу лет секли всю Россию! Мужика – секли и секли! – Артём поёжился: их точно сейчас услышат, как она всё это объяснит? Что проводит лекцию заключённому Горяинову? – Всего пять лет прошло – но кому сейчас придёт в голову отвести взрослого человека на конюшню, снять с него штаны и по заднице бить кнутом? – почти уже кричала Галя. – Ты не думал об этом? Как быстро все про всё забыли!

– Зато здесь бьют дрыном по голове, – сказал Артём глухо: это самое малое, что мог сказать.

– И что? – спросила Галя с вызовом, сузив бешеные глаза.

– Мне казалось, что так не должно быть при новой власти, – сказал Артём, ни о чём не думая: а с чего ему было молчать теперь.

– Не так склалось, як казалось! – чьими-то чужими словами выкрикнула Галя, лицо её было яростным и неприятным, она привстала с таким видом, словно хотела ударить Артёма по лицу, раскарябать его щёки и глаза до крови, чтоб ему было больно, больно, больно – больнее, чем ей.