Читать интересную книгу Обитель - Захар Прилепин

– Вы с ними побольше разговаривайте, – предложил Троянский.

– А как же, – ответил Артём. – Я им стихи читаю, пою колыбельные. Анекдоты рассказываю…

Троянский быстро посмотрел на Артёма.

– Приличные, – добавил Артём.

– Никогда не замечал у вас привычки кривляться.

Артём пожал плечами: ему было всё равно.

“Как бы дал по лбу…” – подумал он почти равнодушно.

“…Ты уже Сорокину дал недавно”, – ответил сам себе.

…Учёные еле-еле ушли, с Артёмом традиционно не прощаясь.

Он подождал ещё минуту: может, кто-то остался? Увлёкся производством мармелада из водорослей.

Нет, тишина.

– А свиньи-то что? – всполошился Артём. – Так и лежат на подоконнике? А как замёрзнут? Обвинят в халатности.

Он поспешил на кухню, с размаху раскрыл дверь, перепуганные свинки, хоть и были на полу, но заполошно бросились друг к другу – напугались.

Им хотелось сбиться в одну кучу-малу, однако верхние совсем не хотели быть наверху и норовили забраться в самый низ, из-за чего у свинок ничего не получалось.

– А-а-а! – заголосил донельзя довольный Артём. – Стра-а-ашно!

Некоторое время любовался на животную кутерьму и суету, потом тихо прикрыл дверь.

Подождал с минуту, пока там всё притихнет, потом заново всё повторил, получая от этого совершенно упоительное мальчишеское удовольствие.

– А чего спи-и-им! – закричал, рванув на себя дверь: зверьё напугалось ещё пуще, куча-мала, как и в прошлый раз, не удавалась, страх был неуёмный, искренний, подвижный.

“Так и срок можно скоротать! – ликовал Артём, хохоча вслух. – Как бы только они не передохли от разрыва сердца все…”

Здесь он сам едва не получил удар, потому что наверху раздался визг и жуткое грохотанье.

– Лося, что ли, они завели и на чердак затащили! – выругался Артём, бросившись на шум.

Выбегая, успел заметить, что свинки в третий уже раз кинулись в одну кучу, всё с тем же, уже теряющим очарование глупым желанием каждой поросятины оказаться ниже всех.

На чердаке было ещё хуже: картина преступления проявилась немедленно.

Крупный рыжий кот сидел в кроличьем вольере и держал в зубах довольно крупного крольчонка.

Тот был явно уже не жилец, едва пузырился тихой кроличьей кровью и предсмертно дрожал.

У кота были совершенно злодейские глаза.

Глаза эти яростно смотрели на Артёма.

В глазах, казалось, осмысленно живут две проникновенные мысли: первая – “А ты ещё кто такой?”, вторая – “Ох, не успею ни съесть, ни спрятать!”

– Да едрит твою мать! – в сердцах выругался Артём: так его дед ругался, московский купец третьей гильдии.

Кот сморгнул, но кролика не выпустил, а перехватил покрепче.

Теперь Артёму показалось, что кот согласен на переговоры, примерно такого толка: “…Давай съедим напополам, раз так, чего орать-то…”

Остальные кролики в кромешном ужасе вжались в разные углы вольера, иные даже зажмурились. Кролики были чёрного и серого окраса.

– Я сейчас убью тебя, – уверенно пообещал Артём коту, озираясь в поиске того, чем это можно сделать.

Обнаружился железный совок, в который сгребали кроличий помёт.

Завидев в руках человека совок, кот вмиг оставил тихую свою добычу – Артём было подумал, что эта хищная тварь бросится прямо на него, и даже успел слегка напугаться… но коту был просто нужен чердачный лаз за спиной Артёма, который остался открытым.

Скрежеща когтями и по-бойцовски взревев, кот рванул мимо Артёма – вслед полетел совок, но разве тут попадёшь.

Артём бросился к бездыханному кролику, схватил его за шиворот и так и побежал за котом.

Торопиться, впрочем, было некуда: кот пропал.

– Куда ж ты делся? – громко спрашивал Артём, весь позеленевший от натуральной злобы. – И откуда ты взялся? Я ж тебя не видел ни разу! Иди, кролика доедай своего, что бросил-то. Иди, гад!

Трижды обошёл весь Йодпром – без результата. Все двери и окна были закрыты, чёрт знает, куда спряталась эта сволочь. Сдвинул диван, заглянул под все столы, тумбы и кресла, ещё раз обеспокоил морских свинок – тишина.

…Бездумно мерил шагами коридор, обращаясь куда-то в потолок на манер героя древнегреческой трагедии:

– И что я теперь буду делать? Как я объясню смерть моего подопечного животного? Ответь!

“Может, в лесу добыть зайца? Силки поставить и поймать? – всерьёз задумался Артём. – Кто у нас охотник? Василий Петрович вроде охотился. Может, он расскажет, как делают силки?.. Да нет, какой он, к чёрту, охотник, он же говорил, что никого убить не смог ни разу…”

“…Или Бурцева попрошу? «Брат Бурцев, забудем прошлое! Поймай мне зайца! Век не забуду!» Должны тут длинноухие водиться ведь! Никто и не отличит. Пусть Осип придумает теорию, как в неволе домашние кролики постепенно превращаются в диких зайцев…”

– Или снять с кролика шкуру – натянуть на кота? – вслух предположил Артём. – Слышишь, гад? Натяну на тебя шкуру, будешь с длинными ушами ходить, подонок…

Вернулся ни с чем на кухню, открыл термос, плеснул себе чайку. Решил, что хоть свинок надо покормить – они были ужасно прожорливы.

Предложил им моркови и капусты – те не отказались.

– Что ж вы столько жрёте, сволочи? – спросил Артём, удивлённый.

Наверху вновь ожил кроличий питомник: уселись на свои велосипеды с квадратными колёсами и поехали туда-сюда то по кругу, то наискосок.

“О, – подумал Артём. – Одного сожрали, они три минуты побоялись и снова давай разыскивать, что тут можно погрызть… Всё как у нас на Соловках, никакой разницы”.

Кота Артём мысленно прозвал “Чекист”. Вылитый ведь.

– Кыс-кыс-кыс! – позвал Артём: может, отзовётся на ласку.

“Убью хоть одного чекиста”.

Как же, так и прибежит.

Чекисты в ласке не нуждаются.

Только чекистки иногда.

…Гали всё не было.

Кролик – чёрт бы с ним. С каждой минутой Артём всё явственней тосковал по Гале.

Старался отвлечься, вспоминал о чём ни попадя, но чувство к женщине находило, как проявиться. То вдруг в руках, в ладонях возникало навязчивое, как зуд, ощущение её тела – лопатки, шеи, другого всякого – и тогда Артём прятал руки в карманы, сжимал их в кулаки, чтоб зуд пропал. Тогда на губах чувствовался её вкус, её сладкий пот, мурашки на её шее – и Артём кусал свои губы и облизывался, как тот самый кот.

“Сгинь, Галя! – просил. – А то начну выть тут… Все звери передохнут от ужаса…”

Галя не покидала его.

Незаметные, вновь подкрадывались мысли, тёплые и навязчивые.

“Почему, если проститутка в тот раз велела мне «быстро», – это мерзость? – спрашивал себя Артём. – А если Галя… – он перехватывал воздуха, чтоб додумать… – если она спросила «Ты можешь быстро?» – от этого заходится сердце? Почему? Ведь одно и то же?”

Ловил себя на том, что он опять о Гале, о Гале, о Гале – и спешил далеко прочь, куда-нибудь на волю, в Москву, в Зарядье, в любой трактир – с тарелками гороха на столах – или в кинотеатр…

…Представил вдруг так чётко и явственно, как сидит в кинотеатре, и пронёс с собою бутылку пива, и на экране женщины (естественно, похожие на Галю) заламывают руки, и раскрывают огромные чёрно-белые глаза, и беззвучно кричат…

…Вышел из кинотеатра, вознамерившись погулять – “куда, куда, куда хочу идти?” – скороговоркой спрашивал себя, – вот, к примеру, на Пречистенку – просто пошляться, там жил один дружок…

Встречу его, спросит: “…Где был? Давно не видел, Тёма, тебя!”

“А на Соловках… Разве не знал?” – ответит Артём будто нехотя.

Про Соловки уже все знали года с 23-го. Сказать, что был на Соловках, – это красиво, в этом есть жуть и мрачное мужское достоинство.

Хотя… дружок начнёт спрашивать, за что посадили, – лучше не надо этого разговора.

“Тогда иначе, – мечтал Артём, – познакомлюсь с девушкой… Юной, в юбке, с колечком на мизинце. «Как ты жил?» – спросит она, гладя его отросшие уже волосы…”

“Многое было… Соловки были… Не спрашивай лучше…” – так Артём отвечал бы уставшим голосом, полузакрыв глаза.

Он поймал себя на том, что и сам сейчас лежит, глаза полузакрыв, и весь разнеженный, как будто ледяного пива попил на жаре.

Сел, засмеялся вслух над собой.

Встряхнул себя вопросом:

– А как же Галя? Какая ещё девушка с колечком – когда Галя? Может, вернёмся с ней, начнём жить? А что? Родим детей. Они вырастут. “Папа и мама, – спросят однажды, – вы где познакомились?” – “А в тюрьме. Папа убил вашего дедушку и сел в тюрьму. А мама хотела посадить папу в карцер и тоже убить. Но потом раздумала и, вызвав его в свой кабинет, сказала «…Да где ж там у тебя?..» Как вам, дети, такая история?”

Артём снова засмеялся.

В дверь стучали. Это было совсем весело и очень много-обещающе.

“Открывай, сирота, – велел себе, – …без креста и без хвоста!”

* * *

Артём заметил, что про Эйхманиса она могла говорить в любую минуту и с любого места – едва его разговор касался, – но даже если и не касался – тоже.

Он мог выглянуть из-за всякого события, словно мир был полон его отражениями и отчётливыми следами.