этой комнате, поди, ничего более увлекательного, чем сейчас, никогда и не происходило.
– Ой, да заткнись. Чего тебе надо? – Это был один из тех моментов, подумал Джесс, когда желание побить Дарио до изнеможения было сильно как никогда.
Самодовольно веселый настрой Дарио вдруг исчез, когда он вошел и закрыл за собой дверь. Запер. Джесс отошел от Морган, встав теперь перед ней – защищая ее, хотя и не понимал, откуда у него этот порыв и от кого ее вообще надо защищать. Однако Дарио лишь подошел к диванчику, о котором совсем недавно думал сам Джесс, и уселся на него. У Дарио, похоже, тоже был свой шкаф, полный одежды, и он выбрал самый помпезный наряд из имеющихся: богато украшенный черный вельветовый пиджак с золотыми пуговицами, тяжелыми манжетами и в сочетании с красной, как вино, шелковой рубашкой под ним. Ботинки блестели так, что казалось, они покрыты стеклом. Волосы подстрижены, как и идеальная бородка, а еще он где-то отыскал один-единственный рубин, который красовался в его левом ухе. И – видимо, из коллекции отца Джесса – Дарио раздобыл эбонитовую трость с рукояткой в виде золотой львиной головы.
Дарио выглядел так, будто в замке ему и было самое место.
– Джесс. Присядь, – сказал он. – Нам нужно поговорить.
– Встань, – сказал Джесс. – И выйди.
Они уставились друг на друга на мгновение, а потом Дарио закинул ногу на ногу и откинулся на спинку дивана, давая понять, что уходить он не намерен.
– Я знаю, что ты не настолько глуп, чтобы думать, что мы теперь в безопасности, – сказал Дарио. – И, вероятно, именно поэтому мы и начали наш разговор еще в… еще там. – Мимолетный момент колебаний и то, как он умолчал слово Филадельфия, подсказали Джессу, что Дарио тоже не спокоен. Он просто лучше это от всех скрывал. – Так что садись.
– Я пойду, – сказала Морган. – Мне не помешает отдохнуть. – Джесс повернулся к ней лицом, и она повернула его так, чтобы он мог поцеловать ее, стоя спиной к Дарио, и незаметно шепнула: – Будь осторожен, что бы вы ни планировали. Я все еще ему не доверяю.
Джесс кивнул, но едва заметно, а потом ее отпустил.
Как только Морган вышла за дверь, Джесс снова запер ту на замок и повернулся, уперевшись спиной к двери и скрестив на груди руки.
– Неподходящее время, – сказал Джесс.
– Это единственное время, какое у нас есть. Анита получила сообщение, пока я маячил вокруг нее – достаточно близко, чтобы услышать, как ее капитан это сообщение ей передает. У тебя, я понимаю, навыки шпиона хороши, но я вырос, научившись подслушивать.
– Ближе к делу, если оно вообще есть.
– Архивариус объявил, что закрывает Александрию.
– Что?
– Защитная мера против нападений поджигателей. По крайней мере, так все говорят. Однако газета, выпускаемая уэльсцами – у твоего отца, кстати, отличная коллекция газет, – говорит иное. Кое-кто из союзных стран решил отделиться, и их больше, чем то количество, которое архивариус мог бы разом наказать. В Америке идет открытое восстание, а нью-йоркский серапеум вчера оказался под контролем поджигателей. – Дарио посмотрел на свои ногти. На свой маникюр, решил Джесс. – Твой спасенный доктор, похоже, их новый представитель. Но все лучше, чем прежний cabrón [7]. Однако важно здесь то, что все начинается. Даже еще без работающего печатного станка Томаса о нем уже ходят слухи. Уэльсцы и англичане договорились лишь об одном – о том, что желают, чтобы Великая библиотека не совала нос в их дела. Французская королева, может, и в изгнании, однако португальцы согласились приютить ее и помочь. Добавь в кипящий котелок Америку, и архивариус захочет разделаться с мятежниками как можно скорее.
Джесс, сам того не осознавая, понял, что сидит теперь на стуле перед Дарио, уперев локти в колени. Склонившись вперед и глубоко задумавшись.
– Он уничтожит любого, кто пойдет против него в Александрии. И покарает любого, кто встанет у него на пути, – сказал Джесс.
– Он уже начал. В александрийских газетах было объявление – и у твоего отца они тоже есть – о том, что через тридцать дней будет Празднование Великого сожжения у статуи Гора. Помпезно, по всем традициям и с принесением жертв.
Джесс медленно поднял голову и встретился с темным взглядом Дарио. Никто из них не моргал.
– Они убьют заключенных на этом Праздновании Великого сожжения. А родные Халилы…
– В тюрьме в серапеуме, – закончил за него Дарио. – У нас тридцать дней, чтобы найти способ все это предотвратить. И отсюда нам это сделать не удастся.
– А остальным мы все это расскажем?
Вместо ответа Дарио сунул руку в карман своего пиджака и вытащил свернутый тонкий листок бумаги. Развернул его. Это была александрийская газета – документ, связанный с Библиотекой, который сам собой обновлялся, выписывая новые слова и иллюстрации каждые несколько часов.
– Я взял на себя смелость и прикарманил ее, – сказал Дарио. – До тех пор пока мы с тобой не решим, что будем делать дальше. Потому что мы же знаем, что сделают наши дорогие друзья, не так ли?
– Помчатся прямо в ловушку, – сказал Джесс. – Как герои.
– А мы с тобой не герои. – Дарио одарил Джесса скромной, ироничной усмешкой, наверное, улыбаясь на самом деле скорее самому себе. – Пусть я и не люблю это признавать. Однако мы, быть может, способны нас всех спасти, и, думаю, стоит к этому и стремиться.
– Ну, хорошо, – сказал Джесс и склонился ближе. – Тогда давай выясним, насколько коварными злодеями мы можем быть.
* * *
У Джесса не было аппетита, однако от ужина отказаться было нельзя. Он пытался уговорить служанку его отпросить, но та вежливо настояла на его присутствии, и в конце концов Джессу пришлось последовать за ней и понять, что остальные уже собрались. Малый обеденный зал все равно был большим и роскошно украшенным. За стол поместилось бы человек двадцать, и лишь половина мест были заняты.
Родители Джесса сыграли отличный спектакль, притворяясь великодушными, однако напряжение и лишние старания все равно отчетливо прослеживались в каждом сказанном слове. Вульф холодно молчал, позволив куда более красноречивому в общении Санти смазывать маслом колеса беседы. Джесс же предпочел быть видимым, но не слышимым, если не считать перешептываний с Морган, которую усадили справа от него, рядом с Бренданом, а слева оказалась Халила. Глен с Томасом вели себя тихо, хотя в случае Томаса причина заключалась в том, что он был занят, поедая все, что видел.
Джесс, кажется, был единственным совершенно без аппетита, однако он заставил себя тоже поесть. Жареную