На Холендрах все ещё напряженно ожидали прибытия Мартена, не зная о его захвате, хотя и сюда уже дошли слухи о битве под Лятарней. Мария Франческа не сомневалась, что это именно он вызвал какой-то скандал, но ни она, ни Анна фон Хетбарк не отдавали себе отчета в трагичности событий, не зная их подробностей. Вечером один из гайдуков принес им новость о якобы разбойном нападении на путников под монастырем цистерцианцев по дороге в Оливу. Но и при чем тут был Мартен?
Женщины терялись в догадках, но поскольку Мартен до ночи не появился, не оставалось ничего другого, как пойти спать, заперев предварительно двери и окна и закрыв их ставнями.
Ночь прошла спокойно. Мнимые бандиты видимо ничего не знали о драгоценностях сеньориты и деньгах её приятельницы. А с самого утра приехал на Холендры Шульц. Был хмур и молчалив не только от глубокой обиды на Марию, но ещё и потому, что не имел понятия, несколько глубоко прониклась она судьбой Мартена. Генрих однако быстро сориентировался, что та ничего ещё толком не знает, и решил не раскрывать ей правды.
Она была крайней расстроена и ни о чем не распрашивала, потому он сам начал рассказ, не слишком, впрочем, близкий к правде, что Мартен бежал из порта неведомо куда и что погоня за «Зефиром» оказалась бесполезной.
— Одно ясно, — добавил Шульц, — что нет его ни в Пуцке, ни в Хеле.
Обращался он исключительно к Анне, давая таким образом понять, что его чувствам к Марии был нанесен удар и рана заживет нескоро.
— Ян может вообще отказаться от королевской службы и податься под опеку электора или присоединиться к Христиану Датскому, — добавил он как будто про себя, словно развивая эту мысль.
При этом искоса поглядывал на сеньориту, желая убедиться в произведенном впечатлении, однако был разочарован: Мария Франческа не выказала ни малейшего интереса.
« — Прикидывается или что-то знает? — подумал он. — Но что? Так или иначе, нужно её отсюда забирать. Нельзя предвидеть, что ударит ей в голову, если откроется вся правда.»
Решил рискнуть. Облизнул кончиком языка пересохшие губы и с равнодушной миной заявил, что срочные и важные дела призывают его в Варшаву; ещё сегодня должен тронуться в путь, чтобы до ночи добраться по крайней мере до Квидзина.
— Если вы не отказались от мысли меня сопровождать и если успеете уложить вещи до полудня, можете ехать со мной.
Эти слова произвели желаемое впечатление. Анна с Марией переглянулись и тут же заговорили обе сразу.
Разумеется, они требовали отложить отъезд. По крайней мере на следующий день. Ведь они просто не готовы к столь спешному отъезду. Еще не получили всех платьев, заказанных в Гданьске. А у Марии даже не было шубы…
Именно этого аргумента Генрих и ждал. Не меняя выражения лица, потянулся за связкой ключей, выбрал нужный, шагнул к окованному серебром сундуку, открыл его и извлек роскошную соболью шубу.
— Об этом я подумал заранее, — сказал он. — Это для тебя.
Король Зигмунт III, отстояв святую мессу в костеле Святого Яна, возвращался в замок с многочисленной свитой панов и дворян, имея по левую руку папского нунция, его святейшество Германика Малапспина, которого пригласил позавтракать в узком кругу. За ними шел надворный казначей королевский, ксендз ректор Петр Скарга Павенский, в сопровождении другого иезуита, бывшего испанского миссионера, а позднее резидента Сьюдад Руэда в Западной Индии, Педро Альваро, который служил при нунции секретарем по политическим вопросам. Далее шагали Лукаш Опалинский и краковский епископ, ведя между собой четырехлетнего королевича Владислава, недавно лишившегося матери, а на известном удалении шествовала остальная свита.
Процессия медленно и солидно двигалась по крытому переходу над Деканией, соединявшему замковые покои с костелом. король вел оживленную, хоть и негромкую беседу с нунцием, приостанавливался, хмурил брови, казалось что-то решая или наоборот колеблясь принять решение, на котором настаивал Маласпин.
Альваро, явно весьма заинтересованный этой беседой, насторожил уши. Немногое он смог понять, но все-таки перехватил несколько названий и имен, которых ожидал. Речь шла о компетенции судов — городских и трибунальских, а также войтовских, или общинных, которые рассматривали дела простолюдинов. И раз за разом звучали имена Мартена, Шульца, Вейера, и гданьских советников. Король качал головой, словно не соглашаясь с мнением нунция.
— Я пошлю туда на разбирательство двух делегатов трибунала из Петркова, — сказал он уже громче. — Человек этот, правда, не имеет польского подданства, но как бы там ни было, он дворянин. И Вейер с Бекешем не могут нахвалиться его отвагой и подвигами.
— Но ведь не только на службе Вашего величества он проявил себя убийцей и насильником, — заметил Маласпин. — Альваро был когда-то пленником Мартена. И готов свидетельствовать о его пиратских разбоях, о нападениях на католические города и резне их жителей, об осквернении Божьих храмов, о связях с идолопоклонниками, о том, как он якшался с дьяволом и пользовался колдовскими чарами против христианских рыцарей…
От возбуждения у него перехватило дыхание. Откашлявшись, нунций вновь понизил голос.
— Гданьск оплакивает одного из своих лучших сыновей. Заслуженного горожанина знатного рода, который стоял на защите прав этого города. Его убийца не заслуживает снисхождения, и Ваша королевская милость должна согласиться с суровой карой, если не желает новых осложнений с сенаторами, которые доказали свою полную лояльность, обратившись к своему монарху, прежде чем покарать преступника.
— Это правда, — согласился король. — Но этот Куна или Мартен, как его кличут, — мой капер. потому последнее слово принадлежит мне, а не гданьскому суду. Я хочу иметь подробный отчет о процессе. Пусть в нем примут участие асессоры трибунала Речи Посполитой.
Маласпин счел себя в выигрыше. Чувствовал, что сейчас большего он не добьется, а такое компромиссное разрешение спора о юрисдикции суда показалось ему вполне приемлимым.
Он тут же перевел речь на другое, но оказавшись в покоях, где сенаторы и вельможи ожидали короля, чтобы его приветствовать, воспользовался задержкой, отошел к своему секретарю и в нескольких словах сообщил ему о решении Зигмунта.
— Теперь нужно воспользоваться нашим влиянием на надворного маршалка коронного и варшавского подкоморного, чтобы те посоветовали королю выслать в Гданьск на процесс депутатов духовного звания, а не из светских, — сказал он. — Их королевское величество очень ценит их мнение, и особенно часто соглашается с паном Зигмунтом Опацким. Нужно будет заодно проследить за этим делом у коронного инстигатора, а также в петрковском трибунале, чтобы асессоров выбрали в наших интересах.