Ивановича ещё не закончено…
— Но ведь он хорошо себя чувствует! — вскочил со стула Вовка.
— Ты так за него переживаешь, как будто он твой отец, — усмехнулась Алёна.
— Знаешь, я бы всё отдал, чтобы он был моим отцом! — мальчишка выпалил эту фразу скороговоркой и, спохватившись, покраснел. — Он… он классный!
— Сынок, к сожалению, Сергей Иванович никак не может быть твоим отцом, — грустно улыбнулась Самойлова.
— Почему? Он тебе не нравится? — прищурился мальчик и скосил голову в бок.
— Это что за разговоры? — немного опешила мать.
— Ага! Значит, он тебе нравится, нравится! — засмеялся Вовка. — Пусть он будет мне не родным, но отцом. У меня никогда не было папы, точнее — я его никогда не видел, а дядя Серёжа говорит со мной, как с сыном. Он и про тебя говорит… — мальчишка внезапно замолчал, поняв, что сболтнул лишнее.
— Что говорит? — испытывающее посмотрев на сына.
— Хорошо говорит. Что ты умная и добрая, но из-за трудной судьбы немного очерствела душой.
— Как это очерствела? В каком смысле?
— Не замечаешь людей вокруг… вернее, он сказал мужчин. А ещё дядя Серёжа сказал, что лесной воздух полезен для здоровья.
13 июля 2027 года. Семёновский лес. Полдень
Реально причин не выпускать Мочалова из лазарета не имелось: дела его шли хорошо и явно на поправку. Поэтому Алёна разрешила Мочалову выехать в составе группы по сбору дикой малины, но в качестве сопровождающего медика поехала сама. Четверо бойцов охраны сразу рассредоточились по предполагаемому периметру, а молодёжь разошлась по найденному недалеко от опушки малиннику с корзинками и пластмассовыми вёдрами.
Мочалов медленно шел по берёзовой рощице с наслаждением вдыхая неповторимый аромат лесного воздуха. Жара полуденного солнца, так изводящая на открытой местности, здесь практически не чувствовалась. Комфортные двадцать пять-двадцать семь градусов позволили ему даже снять футболку и немного размять мышцы, застоявшиеся во время нахождения в медпункте.
— Не слишком смело, Сергей Иванович? — послышался за спиной голос его лечащего врача. — У вас только позавчера спала температура.
— Алёна Николаевна, ну что вы со мной как с малым ребёнком. Здесь не холодно, а потом ходить в пропахшей потом футболке? Нет, уж. Да и руки размять, а то стали, как у наркомана — все в синяках и дырках от игл.
— Что поделать, — усмехнулась она. — Жить захочешь, не так раскорячишься. Кстати, хотела у вас спросить о сыне — не рано ли ему становиться чуть ли не главным, как это… а! электронщиком посёлка?
— Мне сын сказал, что Вовка теперь и среди молодёжи пользуется авторитетом, — улыбнулся Мочалов. — Скажи, не это ли гордость любого мальчишки? Ты же сама говорила, что ему не хватает внимания и уважения, что он нелюдим…
— А мы уже на «ты»? — удивилась она. — Что-то не припомню когда это случилось.
— А бой в Рябиновке забыла?
— Ну-у-у, тогда это было в горячке боя, стрессовая ситуация… хотя, сильно возражать не буду. Кстати…
— Дядя Серёжа! Там змея! — выскочившая из-за дерева двенадцатилетняя девчонка прервала реплику Самойловой. — Там девочки боятся с места сойти! А змея здоровая! Что делать?
— Показывай дорогу, — Мочалов повязал футболку вокруг пояса, заткнув её за брючный ремень, и устремился за бежавшей впереди девочкой.
Малинник был густым и образовал полукруг на большой поляне, заполнив её собой практически всю. В центре этого полукруга стоял старый здоровый пень, на котором спала здоровенная гадюка — Сергей узнал разновидность змеи сразу. Пока дети собирали малину с внешней стороны малинника, её никто не тревожил, но потом самые ушлые решили зайти вовнутрь и наткнулись на змею. Сейчас она угрожающе шипела, намереваясь испугать незваных гостей, а может и перейти в атаку. Дети, потревожившие её, стояли, как вкопанные, боясь пошевелиться.
— Всем отойти на безопасное расстояние, — отдав команду, Мочалов подошёл к молодой поросли, намереваясь отломить пару прямых веток.
— Что ты хочешь сделать? — спросила Самойлова.
— Попробую прогнать змею.
— Как?
— Сейчас увидишь. Когда я служил в армии, у нас был похожий случай — в казарму тоже гадюка заползла.
Сергей не спеша приблизился к гадюке и обманными движениями длинных палок заставил выпрямиться. Ну почти, выпрямиться. В этот момент он ловко прижал палкой её тело почти у головы, не давая ей вывернуться. Быстро сократив дистанцию, Мочалов ухватил её в этом месте, а второй рукой зафиксировав хвост. Самойлова и девчонки попятились, пропуская Сергея.
— Сергей Иванович! А что вы с ней делать будете? — пискнул кто-то из девчонок.
— Сейчас о дерево и всё, капут змее! — засмеялся кто-то из мальчишек.
— А вот это зря, — покачал головой Мочалов. — Змеи, даже ядовитые, полезны тем, что уничтожают грызунов. В нашем случае, грызуны могут переносить заразу, потому что они по строению ближе к человеку. Учите лучше биологию.
Сергей решил отнести змею подальше от малинника и только там отпустить, но вмешался его величество случай. Переключив практически всё внимание на пресмыкающееся, он упустил из виду корни берёз, выступавшие у стволов. Почти дойдя до избранного им места освобождения гадюки, Мочалов споткнулся и, уже падая, выпустил змею в свободный полёт по направлению близлежащих кустов. Гадюка благополучно скрылась из виду, отделавшись только испугом, а Сергей сильно ударился своим больным плечом о ствол берёзки, снеся подсохшую корку на месте операции. Проехав немного на пузе, он достал головой огромный дождевик — практически созревший, коричневого цвета, который ознаменовал это столкновение салютом из спор, обдав плечи и голову Мочалова порошком — мелким и вонючим.
Алёна услышала хруст ломающихся веток, полумат Сергея и ринулась со всей прытью к нему. Тот лежал у берёзы, и тихо матерился, поминутно сплёвывая что-то по сторонам.
— Ты цел? Что случилось?
— Да понимаешь, — начал он подниматься, — споткнулся и пропахал пузом полметра. А тут этот «пердун»…
— Какой пердун? — не поняла Алёна.
— У нас так гриб-дождевик называют… тьфу…какая же гадость… ну он меня и окатил на всю голову. Да ещё и здоровый попался, гад…
— Сергей! У тебя кровь на плече! — испуганно воскликнула она. — На месте операции… и туда попала эта субстанция… ну-ка быстро в машину и в медпункт! С этим не шутят!
— Да ладно, ничего не больно, только кровью перемазался, — миролюбиво