Читать интересную книгу Последний бой майора Петтигрю - Хелен Саймонсон

Он рискнул глянуть в пропасть, и его желудок сжался при виде оскаленных каменных зубов. На мгновение он потерял ход мысли.

— По-моему, мы каждый день просыпаемся с самыми лучшими намерениями, а к закату, как обычно, не оправдываем своих ожиданий. Иногда мне кажется, что Господь создал тьму только для того, чтобы не смотреть на нас круглосуточно.

— Это общие рассуждения, майор. А как же личный стыд, который нестерпимо жжет душу?

— Что ж, если вам хочется конкретики, — начал майор, — взгляните на это ружье, которым я так горжусь.

Они оба посмотрели на полированный приклад и тусклое стальное дуло, усеянное каплями дождя.

— Мой отец перед смертью отдал это ружье мне, а другое такое же — моему младшему брату. Я обиделся, что он не отдал мне оба, и я обижался, пока он умирал у меня на глазах, пока писал его некролог, и будь я проклят, если не был все еще обижен этой осенью, когда умер мой брат.

— Вы имели право на оба ружья, вы же старше его.

— Я гордился этими ружьями больше, чем твоей тетей, Жасминой. Ради этих ружей я подвел любимую женщину на глазах у целого общества, большинство членов которого я терпеть не могу. Я позволил ей уехать, и мне всю жизнь теперь жить с этим стыдом.

— Я позволил ей уехать, чтобы завладеть ее имуществом, — тихо сказал Абдул Вахид. — Когда я умру, и этот долг будет оплачен.

— Это не выход, — сказал майор. — Единственный выход — все исправить или хотя бы постараться все исправить.

— Я пытался, майор, — сказал он. — Но мне так и не удалось примирить свою веру и свою жизнь. Так по крайней мере долг чести будет отдан, а Амина и Джордж смогут жить дальше.

— А как самоубийство может что-то примирить? — спросил майор.

— Я не покончу с собой, — сказал Абдул Вахид. — Это харам[30]. Я просто буду молиться здесь, на краю обрыва, и ждать ветра, который унесет меня куда-нибудь. Может быть, даже в Мекку.

Он раскинул руки, и тяжелая ткань туники захлопала на ветру, словно парус. Майор почувствовал, что возникшая между ними слабая связь рвется. Он огляделся, и ему показалось, что за кустами чьи-то лица. Он энергично замахал руками, но это было ошибкой. Абдул Вахид тоже увидел добровольцев и тут же помрачнел.

— Мы слишком долго говорим с вами, майор, — сказал он. — Мне пора возвращаться к молитве.

Он шагнул вперед, и майор нащупал в кармане патроны, вставил два в ружье. Несмотря на завывания ветра, щелчок прозвучал довольно громко. Абдул Вахид остановился и обернулся, а майор немного спустился по склону и принялся боком двигаться на позицию между юношей и обрывом. Он с ужасом чувствовал, как крошится у него под ногами неровная почва, у него напрягались все мускулы. Вдруг правую лодыжку свело. Абдул Вахид мягко улыбнулся ему и спросил:

— Что, майор, вы все же решили меня пристрелить?

Он вновь раскинул руки, ветер надул его тунику, и он шагнул вперед.

— Нет, я не собираюсь в вас стрелять, — ответил майор и протянул ему ружье — прикладом к юноше. — Возьмите.

Когда приклад уперся Абдулу Вахиду в живот, он с озадаченным видом взял ружье. Майор шагнул назад, все время осознавая, что в грудь ему направлены два ствола.

— Теперь, боюсь, вам придется меня пристрелить.

— Я не способен на насилие, — сказал Абдул Вахид, опуская ружье.

— У вас нет выбора, — ответил майор, снова шагнул вперед и поднял ствол, нацеливая его к себе на грудь. — Я не позволю вам упасть с этой скалы и готов, если понадобится, всю ночь простоять между вами и обрывом. Чтобы вас случайно не сдуло ветром. Конечно, вы можете спрыгнуть, но вы же не планировали это делать?

— Глупости. Я никогда не смогу причинить вам вред, майор.

Абдул Вахид отодвинулся назад.

— Если вы сегодня погибнете, ваша тетя, Жасмина, будет навсегда для меня потеряна, а я не хочу жить без нее, — сказал майор, стараясь, чтобы его голос звучал ровно. — И я не смогу сказать вашему сыну, Джорджу, что я позволил его папе убить себя.

Он вновь шагнул вперед, заставляя Абдула Вахида отступить. Тот перехватил ружье поудобнее, и майор понадеялся, что его пальцы не на спусковом крючке.

— Ваш стыд не умрет вместе с вами, Абдул Вахид. Он ляжет на вашего сына, Амину и на вашу тетю. Ваша боль будет преследовать их всю жизнь. Ваше желание умереть — это эгоизм. Я сам эгоист — стал им за годы одинокой жизни. Я не хочу дожить до того момента, когда ваше желание осуществится.

— Я не буду в вас стрелять.

Абдул Вахид почти плакал. Лицо его было искажено страданием и мучительным сомнением.

— Либо стреляйте в меня, либо выбирайте жизнь, — сказал майор. — Иначе я не смогу смотреть в глаза вашей тете. Странно, конечно, думать о нас как о паре.

Абдул Вахид застонал и отбросил ружье. Оно ударилось о землю прикладом и один из стволов разрядился.

Раскаленная добела сталь пронзила его правую ногу. Его развернуло, и он тяжело упал, скользя по траве, чувствуя, что земля под ним исчезает. Ноги его повисли в пустоте. Не было времени осознавать боль — он судорожно шарил руками и вдруг почувствовал, как ударился левым локтем о железный столб, на который когда-то крепилась проволочная изгородь. Он ухватился за этот столб. Поначалу столб выдерживал вес его тела, а потом зашатался — металл скрипел, словно тупой нож. Вдруг что-то упало на его левую руку, и чьи-то пальцы вцепились ему в спину. Он поджал ноги и ударился левым коленом о камень. Боль пламенем вспыхнула в голове. Майор услышал, как посыпались камни. Все происходило так быстро, что он не успел ничего понять, только удивился и почувствовал запах мела и мокрой травы.

Глава 25

Майор с радостью отринул бы саму идею боли, которая начала пробираться к нему в голову вместе со светом. В теплой темноте сна ему было удобно и хорошо, и он попытался задержаться там. Судя по звукам — чьим-то голосам, позвякиванию металлических тележек и стуку колец отодвигаемых занавесок, — он находился в аэропорту. Почувствовав, как дрожат его веки, он попытался зажмуриться и перевернуться на бок, но ощутил такую дикую боль в левом колене и правом боку, что судорожно втянул воздух. Пошарив вокруг, он нащупал тонкую простынку, лежащую на скользком матрасе, и постучал обо что-то металлическое.

— Он приходит в себя.

На его плечо легла чья-то рука, и тот же голос попросил:

— Не шевелитесь, мистер Петтигрю.

— Майор… — попытался сказать он. — Майор Петтигрю.

Из его губ — по ощущениям, сделанных из бумаги — донесся только хриплый шепот. Он попытался облизать губы, но язык лежал без движения, словно дохлая жаба.

— Вот вода, — сказал голос, и в его рот пролезла соломинка для питья. Он втянул в себя теплую воду. — Вы в больнице, мистер Петтигрю, но с вами все будет хорошо.

Он вновь провалился в сон, надеясь, что проснется уже в своей комнате в Роуз-лодж, и испытал большое разочарование, когда вновь услышал всю ту же какофонию вокруг и почувствовал, что в лицо ему светят лампы дневного света. На этот раз он открыл глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Роджер, который, как увидел майор, разложил на его кровати «Файненшнл таймс», используя его ноги в качестве подставки.

— Не отвлекайся ради меня от сводок, — прошептал майор. — Сколько я уже здесь?

— Около суток, — ответил Роджер. — Ты помнишь, что случилось?

— Мне выстрелили в ногу, не в голову. Она, кстати, на месте?

— Нога? На месте, конечно. А ты ее не чувствуешь?

— Чувствую. Но не хотелось бы никаких неприятных сюрпризов.

Говорить оказалось ужасно утомительно, но он попросил еще воды. Роджер помог ему попить из пластикового стаканчика, хотя большая часть стекла ему по щеке в ухо.

— Тебе кучу всего вытащили из ноги, — сообщил Роджер. — Тебе повезло, что артерии не пострадали, и доктор сказал, что задет только край правого яичка, хотя он и не считает, что это важно в твоем возрасте.

— Большое спасибо, — сказал майор.

— Еще ты порвал связки в левом колене, но операция в данном случае необязательна, поэтому они сказали, что все либо заживет само, либо ты можешь встать в очередь на операцию, и ее сделают примерно через год.

Роджер наклонился и, к удивлению майора, сжал его руку и поцеловал его в лоб.

— Все будет хорошо, пап.

— Если ты меня еще раз так поцелуешь, я решу, что ты врешь, и на самом деле я в хосписе, — проворчал он.

— Ты просто меня напугал, — сказал Роджер и принялся складывать газету, словно смущенный таким проявлением чувств. — Ты всегда был незыблемым столпом… и вдруг ты старик, опутанный какими-то трубочками. Ужасно.

— Мне еще ужаснее, — ответил майор.

Он поколебался, прежде чем задать вопрос, ответ на который, возможно, ему не хотелось знать. Мысль о том, чтобы снова уснуть и оттянуть момент, была ужасно соблазнительной. Должно быть, все плохо, подумал он, раз здесь больше никого нет. Он попытался сесть, и Роджер нажал на стене какую-то кнопку, после чего спинка кровати поехала вверх.