плечу.
— Дядька Прохор, местные властители нас преступниками объявили, уходить надо, пока не поздно. — обратился к крёстному, переводя разговор на более важные, чем восхваление моих подвигов, темы.
— Знаю уж. — хмуро качнул тот головой. — В порту об том Медведя знакомцы втихую сказывали. Токмо сказывали оне, што не тута нас ждали, а на реке. В трёх вёрстах ниже по теченью, и левее за Каменным островом, тама должны были проплыть, если бы лодку нашу та коряга не потопила. Большая ватага нас тама дожидалася. На четырёх стругах и по берегу дозоры аж на цельную версту.
— Вот и сбылося Таечкой напроченное. Спасло тебя древо мёртвое от погибели то! — подвёл итог Демьян. Крёстный согласно покивал бородой.
— Ну и хорошо, что они там ждут. Хотя тогда непонятно, откуда про нас Годун узнал? — проговорил я задумчиво.
— Годуна мы, почитай у самой корчмы встретили, он с тремя своими подручными куда то шибко спешил. Притом один из его людей бездыханный, да в шлеме помятом, его эти вона двое под руки тащили. Ну мы с Медведем враз смекнули, што дело тута нечистое. Остановили их, да расспросили чегой случилося. Годун и начал сказывать, набрехал, конечно. Медведь потому и настоял, штобы воротилися в корчму. Оне, поначалу не хотели, но он их, значица, убедил, токмо помял чуток. И шлемы энти с его воёв поскидывал. А об том, как про нас вызнал, Годун ещчё на улице сказал. Он жешь над местным отребьем какую-никакую, а всё ж таки власть держит, и грамоту энту чрез людей, што подле городского совета ходют, получил. Потом, значица, дал наказ своим людям следить за всеми чужаками, што на Красном торжище появляюца. Мы, почитай, чрез половину города прошли, пока до корчмы добралися, думаю, нас его соглядатаи ещё в начале пути приметили.
— Похоже, что так и было. Тогда тем более надо уходить, как можно скорее.
— Уйдём, токмо вызнаем у Годуна, чего от нас взаправду надобно и откуда донос был.
— Донос?
— Кто-то жешь донёс князькам, которы власть тута держат, про то, где путь наш будет пролегать.
— Всё оплатишь, до последней виноградины, за кажну битую посудину с тебя возьму! Правда за мной! — гаркнул внезапно Медведь, да так, что все звуки, включая наш диалог, а также стоны раненных, над которыми хлопотала улыбчивая девчушка, враз стихли.
Разговорившись с бородокосым мы упустили из круга внимания беседу, которую продолжали меж собой Годун с корчмарём. По смиренному молчанию первого и громогласно-уверенному тону второго можно было понять, кто вышел победителем в этой дискуссии.
— Вижу о своём вы уж погутарили. — произнёс крёстный, вставая рядом с Медведем и продолжил, обращаясь к Годуну. — Теперича пущай сказыват, чегой ихому брату от нас взаправду надобно?
— Не знаю я ничего. Да и не мои то тайны, даж если б знал, не вправе об том говаривать.
— А я по иньшему разумею. Разумею, што брешешь ты. И гляжу ты тута один из всех небитый остался. То непорядок — коли в драке был, да тумаков не отведал.
— То верно, дядька Прохор, давай мы с Пустым энто дело поправим. — проговорил Демьян, грозно хмурясь. — Незнай, как ты, Пустой, а у меня на Годуна злоба такая, што головёшку готов отвернуть ему, как курёнку.
— У меня к нему тоже свои счёты. Мне его охранники вон — лицо порезали, думаю теперь отплатить тем же. — кровожадно произнёс я, вытягивая меч из ножен.
— Эгей, вы тут потише! Только посмейте, мои люди вас всех даж из-под земли достанут! — с угрозой ответил Годун, но голос явно подвёл его, под конец предложения превратившись в комариный писк.
— Это какие твои люди? Те, которые по всей корчме побитые валяются или те вон двое, что в углу жмутся? — спросил я, усмехаясь. При этом, встав плечом к плечу с Демьяном, начал грозно надвигаться на Годуна, стремительно теряющего остатки важности.
— Вы всё равно с города не выберетесь, так что лучше бы по-доброму договориться, а я за вас словечко перед советом замолвлю, у меня там тож свои люди. — не достигнув успеха в запугивани, Годун вновь попытался пойти по, столь излюбленному местными пути договора. Но попытку эту свели на нет подрагивающий, срывающийся на визг, голос и тот факт, что отступая от нас, он, наконец, упёрся спиной в стену.
— Опять ты договариваться собрался. — ответил я, покачивая мечом из стороны в сторону. — Только нам твои торги и договоры совсем неинтересны. А из города вашего выберемся как-нибудь, не переживай.
Демьян не стал ничего говорить, схватив Годуна за грудки, энергично так потряс, отчего затрещали и начали расходиться по швам его богатые одежды, после этого вздернул вверх на вытянутых руках, напоследок хорошенько шваркнув о стену.
— Я б на твоём месте уж начал сказывать, ребятишки мои шутковать не любют. — подал голос, наблюдавший за происходящим, бородокосый.
Годун кинул было потерянный взгляд на своих охранников, притулившихся в стороне. Но те даже головы не повернули. После потери оружия и шлемов, в помятых, оборванные накидках, выглядели они совершенно не опасно и даже жалко, ни следа не осталось от грозных воинов господних, коими выглядели они при появлении. Всё же, что ни говори, а внешний вид имеет значение.
— Сказывай! — взревел Демьян, вновь шарахнув безвольно повисшим на его руках телом о стену.
Я стоял рядом, с обнажённым клинком и, пытаясь строить кровожадные рожи, размышлял, что буду делать, если Годун так и не начнёт говорить. Конечно, никаких положительных чувств к нему я не питал, но одно дело просто угрожать оружием, а вот пытать совершенно безоружного человека как-то рука не поднималась. Я всё же не палач какой-нибудь, ладно там в бою, когда понимаешь, что, либо ты врага, либо враг тебя. Но вот так…
— Всего я и сам не знаю, только та самая весть, опосля которой в нашем совете зашевелились, да забегали, издалека пришла. — морщась от боли, торопливо заговорил Годун, избавляя меня от возникнувшей дилеммы. — Немалые силы отправили реку перекрывать, но и в городе решили на всякий случай поглядывать, а лучшей, чем у меня, соглядатаев во всём Улье не сыщешь. Грамоту энту мне в совете чрез писаря выправили, а там уже…
— Об том мы уж знаем, ты давай об том чегой не ведаем. — перебил его бородокосый. — Што от нас надобно взаправду? Токмо не бреши то, чегой в энтой вашей грамоте писано!
— Об том сказывать при всех неможно. — Годун облизнул пересохшие губы и оглядев зал нервным взглядом, произнёс вмиг севшим голосом. — Даж из моих людей