Читать интересную книгу Русский батальон - Роберт Фреза

Почему сыновья ирландцев должны ехать умирать на чужой войне? Пинаар всегда хотел знать это. Была на это, конечно, и красивая сказочка.

Дети Эрин[17] были детьми Лира, зависть и бедность превратили их не в изящных лебедей, а в диких гусей, быстрых на подъем, гордых. Тысячи лет они налетали на поля и всегда готовы были в любой миг сняться и лететь с одного поля на другое. А когда они возвратились из своих странствий домой, то услышали звон христианского колокола. Их оперение спало, и они вновь обрели человеческий облик, но какой – костлявые, сморщенные, хилые и седые. Их похоронил святой Кемок, и над их могилой насыпали холмик земли.

Дэнни Мигер поправил свое оружие и сплюнул. Еще рано. На звук первого выстрела Мигер сказал:

– Вот этого мы и ждали, парень.

Он хлопнул по плечу Патрика Шонесси и, выскочив из укрытия, тут же мастерски срезал короткой очередью обоих часовых у дверей. Шонесси подскочил к двери и одним ударом ноги снес ее с петель. Влетев внутрь, он уложил двух вооруженных людей, глупо склонившихся над телом Пинаара. Заодно он скосил и двух делегатов, оказавшихся сразу за ними.

Третий охранник начал было от стены палить в их сторону. Шонесси осел на пол, и остаток обоймы ушел в потолок. Мигер, ворвавшийся в помещение сразу вслед за Патом, всадил в грудь стрелку пять пуль. Потом Мигер обратился к Шееперсу, который все еще отчаянно жестикулировал:

– Не буду читать тебе лекций, парень. Увидишь моего друга Хендрика, передавай ему привет, хотя я не уверен, что вас обоих направят в одном направлении.

Мигер с какой-то вежливостью пристрелил Шееперса, а пока Стридом вытаскивал пистолет, прикончил и его.

Спокойно перезарядив автомат, он уложил Малана, потом отобрал семерых обмерших делегатов и убил всех выстрелами в голову. Напоследок Мигер склонился над Патриком Шонесси и проверил, нет ли признаков жизни. Через секунду он выпрямился. Сам он получил легкую рану, из нее сочилась кровь.

– А остальным – всего хорошего, – пожелал он и легко выпрыгнул в окно.

Воскресенье (14)

– Насколько я понимаю, Петр сегодня утром прочесал Вентерстадт, – сказал Верещагин.

Малинин кивнул в знак подтверждения.

– Петр всегда исполняет все до тонкостей. – Сержант устало прикрыл глаза, дав своему лицу отдохнуть. – Редзап вызывает.

– Да, он проводит проверку. Альберт Бейерс привел нам одного – по крайней мере – новообращенна. Это помощник казначея Ордена.

– По убеждению?

– Да как сказать… Де Ру приходился ему каким-то родственником.

Малинин снова подтверждающе кивнул. Верещагин слышал монотонный голос Редзапа.

– Предмет вашей заботы конфискован. В свой офис не сообщайте. Обратитесь завтра в казарму в Претории, чтобы поменяли ваши компьютерные коды, и после этого меняйте их ежедневно. Вы будете получать зарплату до тех пор, пока ваши действия не придут в противоречие с вашим статусом имперского служащего.

Редзап и Лю получали при этом не меньшее удовольствие, чем когда они ворочали банковской системой в Новой Сибири.

Малинин встал и собрался неспешно уйти. Между стаккато-фразами Редзапа послышался робкий стук в дверь.

– Санмартин. Береговой хочет, чтобы я сказал вам, что у него теперь новая кличка, – бросил Малинин напоследок, небрежно взмахнув рукой.

– Какая же? – поинтересовался Верещагин.

– Маленький Вэ.

– До этого еще надо дорасти.

– Он может. Мне остаться? Верещагин отрицательно покачал головой.

– Если я буду большим адмиралом, то у меня будет свой кабинет со столом, как ты думаешь? – спросил Верещагин, улыбаясь своим мыслям вслух.

Малинин кивнул в последний раз и вскинул руку, отдавая честь. Харьяло чуть не налетел на него, когда открыл дверь.

– Сегодня я хорошо состыковал все по времени, один уходит, другой приходит, – отметил Верещагин, когда майор вошел в комнату.

Выглядел тот каким-то набычившимся. Он был чем-то недоволен. Верещагин добродушно кивнул, и Малинин закрыл дверь.

– Ты сказал Солчаве, что это была твоя идея… – начал Харьяло, еле сдерживая яд.

– Ответственность моя, – ответил Верещагин, и на лице его сразу проявилась усталость. – Она завтра вернется в госпитальную роту, как только Ева решит, кого можно будет поставить на ее место. Харьяло стоял с открытым ртом, но ни слова не сказал.

– Так вот, Матти. Я знаю, твое преимущество перед Раулем в основном состоит в том, что ты уже несколько лет читаешь мои мысли. Но ты не подумал, что и я мог научиться читать твои? Как я говорил Раулю, очень редкие из нас имеют реальную возможность выбрать дорогу в этой жизни. У меня ничего нет для себя, только батальон. У тебя, я думаю, тоже. А если ты будешь добр запереть дверь, то у меня найдется полбутылки. Судя по твоему виду, ты не откажешься выпить.

Харьяло наконец закрыл рот и посмотрел на свои руки таким взглядом, словно у него случилась осеч– ка. Верещагин тем временем слазил в рюкзак и извлек оттуда флягу и пару стаканов. Налил, передал Харьяло.

– Бонд начинает распадаться как организация. Думаю, что боковые Ответвления не намного переживут его, – заметил Верещагин.

– Значит, все кончено, – констатировал Харьяло. Верещагин взглянул на Харьяло.

– Брось, Матти, ты же знаешь, что так просто не бывает.

Он поднял стакан и посмотрел на прозрачную жидкость.

– Несмотря на все наши благие намерения и чаяния, через пару дней мы будем иметь полдюжины инфицированных населенных пунктов. Через четыре дня их будет в два раза больше, как минимум. Альберт Бейерс уже принял срочные меры по сооружению оград вокруг Претории, Йоханнесбурга и Блумфонтейна. Это не поможет, но пренебрегать этим не следует. Ему нужна собственная военная сила. У нас есть кое-какие люди, которых мы можем одолжить ему. В частности, это один африканер по фамилии Сниман. После того как заболевания начнут расползаться своим ходом, можно ожидать вспышек насилия. И может быть еще много крови, куда больше, чем мы пролили. В конечном итоге мы обнаружим, правильно ли мы направили ход истории.

Он неожиданно улыбнулся, а от его печального взгляда на душе у Харьяло похолодало.

– Через четыре дня, – продолжал Верещагин, – ты станешь командиром батальона. Возьмем к себе, что сможем, от гуркхов. Кольдеве мы оставим его роту, Сиверскому – тоже.

Харьяло поразмыслил, прикрыв глаза, а потом, распахнув их, медленно произнес:

– Зачем это, скажи. Что-то я тебя сейчас не понимаю, Антон.

– Что, батальон? Ты подумай, Матти. У меня будет четыре, максимум пять лет, чтобы преобразить лицо этой планеты. Ты думаешь, меня оставят на службе Его Императорского Величества после того, что я сделаю здесь? Уверяю тебя, нет. Что же касается Наташи, она смотрит на мир через цветные очки. Мы разбили их с Раулем прямо, я бы сказал, у нее на лице, и я видел, как у нее в глазах появилась кровь. Она простит, может, пожалуй, даже забыть, но что-то в ней умрет, а я не Христос, чтобы воскрешать мертвых. Мы делаем то, что должны делать, Матти.

– И расстреливать тех, кого не можем переделать, – закончил за него Харьяло.

– Она неунывающая женщина. Она довольно высокого мнения о тебе. Уверен, ты и сам об этом знаешь. – Он остановился. – Восемьдесят семь единиц потерь, – пробормотал он, чтобы заполнить паузу.

– Плюс чуть побольше на другой стороне. – Харьяло замолчал, но потом снова открыл рот. – Антон, а что мы тут делаем? Я имею в виду – сейчас?

Верещагин оставил в покое свои руки, трубка свободно закачалась в воздухе, что означало: вопрос серьезный, надо подумать.

– Мы закладываем новый фундамент здешнего общества, Матти, – наконец произнес он. – Используя то, что можно спасти из старого.

– Не часто ли это происходит? Во вторник Рождество. Не странно ли? – сказал Харьяло.

– Это мне напоминает кое-что, – сказал Верещагин. – Ты знаешь, что среди активов батальона, спасенных подполковником Хигути в космопорту, были его волынщики?

– Волынщики? Гуркхи-волынщики?

– В юбках. Они очень даже неплохи. Я сам слышал, как они играют.

– Волынщики? – недоверчиво переспросил Харьяло.

– У нас никогда не было оркестра, – с ребячьей невинностью завершил Верещагин. – У нас есть остаток сегодняшнего дня и весь завтрашний. Надо научить их играть «Маленького оловянного солдатика» и «Свистящего свина».

Санмартин подошел к группе беженцев, которых пограничники и люди Бейерса отловили по подозрению в заболевании. Санмартин выбрал одного человека, одетого в чужую одежду, явно не подходящую ему. Он был похож на ястреба, на лице отросла двухдневная щетина, волосы были тронуты сединой.

– Не староваты ли для такой одежды? – спросил Санмартин.

– Вы еще как правы. Это жуть, они не имели права призывать меня в таком возрасте, – небрежно ответил Мигер.

– А ты здорово похож на одну фотографию, которая у нас есть. На Дэнни Мигера.