— Ну, чего вы все психуете, — неожиданно сказал Чадович. Он уже развел огонь и теперь подкладывал в разгорающееся пламя зеленые сосновые лапы. — Ну, замело ваши метки, и бог с ними. Я еще вчера по-своему сориентировался.
Он тяжело приподнялся от огня, подошел к березке, стоящей отдельно от остальных деревьев, и принялся внимательно оглядывать ветки. Стряхнув с одной из них снежную шапку, он отошел на шаг, потом вернулся, стряхнул снег еще с одной ветки.
— Во! — сказал он. — Чистый нивелир. Яковлев торопливо подошел к нему.
— Где? — хриплым от волнения голосом спросил он.
— Сюда смотри, — охотно показал Юрий. — Вот между этих рогулек. Видишь темное пятнышко? А теперь просто глазами посмотри. Ну?
— Вижу. — Яковлев посмотрел вперед, потом вновь наклонился, чтобы взглянуть так, как показывал Чадович. — Вижу!
С одной стороны, два десятка километров — это не расстояние. Марафонцы больше пробегают. А с другой — ты попробуй их пройти по свежему, еще не слежавшемуся снегу, да еще по бездорожью, когда не знаешь, что там, под пеленой снега, находится. Карта у Яковлева была довольно подробная, но, приблизившись, они поняли, что обозначившаяся на склоне пещера на карте отсутствует.
— Привал, — сказал Яковлев. — Торопиться не будем.
— А что мы будем делать? — спросил Чадович, бросая на снег тяжелый мешок с палаткой и усаживаясь на него.
— Будем наблюдать, — коротко объяснил Яковлев. И они наблюдали.
Смотреть особо было не на что — нетронутый снег был на склоне, редкие деревья, от корней до ветвей закутанные в снег, да темное углубление пещеры, которое не особенно бросалось в глаза. Не зная о нем, вход в пещеру можно было искать очень долго, да и не факт, что это была именно пещера. Вполне вероятно, что перед ними находился вход на заброшенный рудник, в котором когда-то давно добывали медь или малахит. Таких заброшенных рудников в горах было множество, раньше люди работали без предварительной геологической разведки, наткнулись на жилу, и давай ее потихонечку разрабатывать — тайно, если работали без хозяина, или открыто, если рудник принадлежал заводчику. Времена были простые, а кроме руды или малахита, можно было вполне прилично обогатиться, если повезет на самоцветы, которые на Урале не редкость.
— И долго мы будем мерзнуть? — поинтересовался Криницкий. — Если долго, то давайте хоть костер разведем, околеем ведь с холода.
— Костер разводить не будем, — сказал Яковлев.
— Тогда хоть палатку поставим, — настаивал Криницкий. — Я ее снегом присыплю, совсем незаметной будет. Примус разожжем и будем там греться. Один наблюдает, остальные в тепле. А меняться будем. Холодно ведь! И вообще — сидеть здесь глупо. Давайте проверим пещеру. Сомнения меня берут, как такая огромная штука могла там поместиться? Это какое там пространство должно быть?
— А если она там? — Яковлев развязал свой мешок, порылся в нем и достал военный бинокль. — Забыли, как оно вчера делилось? Надо понаблюдать и убедиться, что это не разовая стоянка, что здесь у объекта постоянное, так сказать, жилище. Если так, то будет нас ждать основная работа. Если приказ на то поступит. А насчет палатки… Действуй, пусть тебе в этом Арнольд поможет. А мы пока посидим понаблюдаем.
Палатку сворачивали второпях, даже лед с брезента не сбили, поэтому больших трудов стоило ее достать из мешка. А развернуть ее под заснеженными деревьями оказалось еще труднее. На помощь пришел Чадович. Опыт у геолога был большой, поэтому под его руководством Кринипкий и Халупняк с установкой задачи справились довольно быстро. Не торопясь они принялись забрасывать палатку снегом. Много проще было бы стряхнуть на нее снег с нависавших деревьев, но нужно было поговорить, поэтому особо и не торопились.
— Серега, что скажешь? — Широкой ладонью Чадович, как лопатой, загребал снег и швырял его на стенки палатки. Варежки геолог решил не мочить, поэтому обмотал руку полотняной тряпкой, в которой не сразу можно было придать мешочек для костылей. — Веришь ты этим гребням, чтo нам свободу дадут, или нам фуфло задвигают?
Криницкий покосился на наблюдателей. Похоже, к ним нe прислушивались.
— Дырку от бублика мы получим, — сказал он. — Мы, Юрок, судя по всему, причастны к каким-то государственным тайнам. Ты что, считаешь, эти ребята дураки? Думаешь, они искренне считают, что подпиской о неразглашении заткнут нам рты? Нет, браток, эти люди свое дело знают туго. Не думаю, что мы волю скоро увидим. Я сразу подумал, еще тогда, — а на кой ляд мы им сдались? Нагнали бы сюда людей из военной разведки, те быстро бы вынюхали, где и что находится. А взяли нас. Почему? Потому что убирать военных опасно, слухи могут начать гулять нехорошие. Другое дело — зэка. Умер Максимка — и хрен с ним. Не собираются они нас выпускать. Я даже думаю они нам после всего и жить не разрешат. Даже в зоне.
— А Матросов? — продолжая свое занятие, спросил белорус.
— Он такой же Матросов, как мы с тобой папуасы. Слышал, как его вчера этот самый Наум вгорячах назвал? Блюмкиным он его назвал. Тебе это имя что-то говорит?
— А должно? — удивился белорус.
— Историческая личность. В восемнадцатом он застрелил германского посла в Москве. А потом работал в чека. Ну и втюхался во что-то, лагерем его пожаловали.
— Мужики, вы серьезно? — робко спросил Халупняк. — Они же обещали!
— Обещала девка утром в поле дать, — пробормотал Чадович. — Вот оно и поле. Девки не видать!
— И что делать? — Сергей Криницкий снова покосился на наблюдателей. Яковлев что-то разглядывал в бинокль, Блюмкин сидел рядом и что-то задумчиво рисовал на снегу.
— Не знаю, — признался Чадович. — Но в зону не хочется. Мне и того, что отсидел, с избытком хватило. А тут глотнул воздуха, вспомнил былую свободу, так погано на душе стало! Я же почти всю Среднюю Азию проехал, на Колыме у якутов своим человеком был… Не тянет меня обратно к уркам и вохре. Не скучаю я, Сережа, по бараку усиленного режима. Уж ежели все так, как ты предполагаешь, то лучше бы кончили сразу.
— Но почему?! — тихо закричал Арнольд. — Почему нельзя выполнить свои обещания? Мы сделали то, что от нас требовали, они пусть выполнят то, что нам обещали, и все дела. Как урки говорят — зад об зад, и разбегаемся в разные стороны.
— Арнольд, сколько тебе лет? — прищурился Чадович.
— Двадцать девять. А что?
— Да ничего. Я думал, ты школу недавно окончил. Наивный ты, Арнольд, словно с немцем не воевал, вшей в окопах не бил. Это мне надо таким быть, я всю войну в глубоком тылу отсиживался, по сибирским рекам плавал да морошку жрал. Взрослеть уже пора.
Больше поговорить им не удалось. К палатке спустился Яковлев. Глядя на заключенных воспаленными подозрительными глазами, устало сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});