Читать интересную книгу Могикане Парижа - Александр Дюма

Дети еще не знали, что воспитатель уехал навсегда.

– Ну, вот видите, господин Жерар, он был умницей, и вы должны взять его с собой, – сказала Орсола.

– Если пойдет Виктор, то пойду и я, – объявила Леони.

– Нет, нет, не надо! – вскричал я – И одного довольно!

– Слышите, что сказал дядя? – подхватила Орсола. – Пойдемте спать.

– Зачем же мне ложиться? – возразила девочка. – Я хочу лучше подождать, пока они вернутся, и лягу в одно время с братом.

– Да скажите же, наконец, этой девочке раз и навсегда, что она должна слушаться, а не твердить беспрестанно: «я хочу»!

– Ступай с Орсолой, Леони! – сказал я ребенку.

– А я ведь с тобою пойду, дядя? – спросил мальчик.

– Да, пойдем.

Он протянул мне ручку, но у меня не хватило духу прикоснуться к ней.

– Пойдем так, рядом, – сказал я.

– Нет, нет! Лучше идите вперед, Виктор, – посоветовала Орсола, уводя Леони, которая беспрестанно оглядывалась и кричала нам:

– Возвращайтесь скорее, дядя! Виктор, приходи скорее домой!

Я тоже оглянулся и видел, как девочка исчезла за дверью замка. С чувством какого-то глухого отупения я пошел вдоль берега пруда в парк. Виктор добросовестно исполнял приказ Ореолы и шел шагов на двенадцать впереди.

Солнце уже село. Сумерки заметно сгущались, а в чаще парка было совершенно темно. По лбу у меня текли крупные капли пота, сердце билось так сильно, что я несколько раз останавливался.

Оба ствола моего ружья были заряжены. Перед этим целых две недели стояла невыносимая жара. Поговаривали, что в окрестностях бегают бешеные собаки. И вот из опасения, что они как-нибудь проберутся и к нам в парк, я и зарядил оба ствола своего ружья. Ореола знала об этом и потому принесла мне его. Мальчик продолжал идти впереди, следовательно, мне оставалось только приложиться и выстрелить.

Боже великий и беспредельно милосердный, ты заранее возмутил мою совесть против такого злодейства! Я прицеливался три раза или четыре, но каждый раз опускал ружье, не прикоснувшись к курку.

– Нет, не могу, не могу! – лепетал я.

Один раз, хоть и быстро опустил я ружье, Виктор оглянулся и заметил мое движение.

– Ай, дядя, что ты делаешь! – вскричал он. – Ты ведь сам говорил мне, что не следует целиться в кого-нибудь, даже шутя, потому что один мальчик так убил свою сестру.

– Да, да, мой милый! – подхватил я. – Я действительно хотел пошутить, но это было с моей стороны глупо.

– Понятно, что ты шутил, – сказал мальчик. – За что же тебе убивать меня? Ты ведь так любил нашего бедного папу.

Я вскрикнул. В мозгу точно сверкнула молния. Мне показалось, что я схожу с ума.

– Да, да, голубчик, я очень любил твоего папу, – подтвердил я, закидывая ружье за плечо. – Пойдем-ка домой. Сегодня охотиться уже поздно.

– Как хочешь, дядя, – ответил Виктор, видимо, испуганный звуком моего голоса.

Я подошел к нему, взял его за руку и повел по лесу к замку. В душе я все надеялся, что приду туда вовремя и не позволю убить девочку. К несчастью, мы вышли на берег пруда и, чтобы попасть домой, нам нужно было обойти его кругом или переплыть в лодке.

– Поедем в лодке, дядя, – предложил Виктор. – Это очень весело!

Он прыгнул первый, я, шатаясь, вошел за ним.

Глубокий, как омут, пруд стоял неподвижно, точно зеркало, и светился в лучах взошедшей луны. Я схватил весла и принялся грести.

В эти минуты я думал только об одном: успеть вовремя, не допустить преступления и, что бы потом не было, твердо заявить Орсоле, что я на убийство не согласен.

Мы были уже почти на середине пруда, когда послышался ужасный крик. Я узнал голос Леони. В то же время в ночной тишине раздался лай собаки. Вероятно, Брезиль тоже услышал и узнал крик своей маленькой подруги.

Несколько минут спустя крик повторился, затем еще и еще.

Я взглянул на Виктора. Он был бледен.

– Дядя, – пролепетал он, – ведь это Леони убивают.

Он встал и громко крикнул:

– Леони! Леони!

– Замолчи, несчастный! – проговорил я.

– Леони, Леони! – упрямо кричал мальчик.

Я бросился к нему с протянутой рукой. Он так испугался выражения моего лица, что хотел было броситься в воду, но, вспомнив, что не умеет плавать, упал на колени.

– Дядя, голубчик, не убивай меня! – лепетал он. – Я тебя очень, очень люблю! Я ведь никому не делал зла.

Я держал его за ворот.

– Дядя, милый, пожалей маленького Виктора!.. Ай!.. Помогите!.. Помогите!

Голос вдруг оборвался. Рука моя, как железная петля, сжала его горло. У меня кружилась голова, я почти терял сознание.

– Нет, нет! – твердил я. – Ты должен умереть, ты умрешь!

Он услышал и понял меня, потому что сделал страшное усилие, чтобы вырваться.

В эту минуту луна скрылась за тучей, и я очутился во тьме. Я все-таки еще закрыл глаза, чтобы не видеть того, что делаю.

Мне показалось, что собственной тяжести ребенка будет еще недостаточно, чтобы утопить его, я поднял его выше своей головы и со страшным размахом швырнул в воду.

Я схватил весла и хотел стремглав нестись к берегу. Но в это мгновение на поверхности воды показалась фигура ребенка. Он рыдал, кашлял и барахтался, силясь не утонуть… О, отец мой… Язык не поворачивается сказать! – простонал умирающий. – Я поднял весло…

– Изверг! – вскричал Доминик, вскакивая с ужасом и отвращением, с которым не мог совладать.

– Именно изверг! Ребенок пошел на этот раз ко дну окончательно, а выглянувшая из-за туч луна осветила лицо его убийцы…

Монах упал на колени и стал молиться, опустив голову на холодный мрамор камина.

В комнате воцарилась какая-то зловещая, мертвенная тишина.

Ее прервал хрип, вырвавшийся из груди умирающего.

– Умираю… отец мой!.. – проговорил он со стоном. – Умираю! А для моей исповеди и для спасения чести вашего отца надо сказать еще много.

V. Ночь, когда разверзлась бездна

При этом возгласе отчаяния монах вскочил на ноги, подбежал к постели, приподнял больного и дал понюхать соли.

Трудно было бы сказать, кто из них был бледнее, – духовник или умирающий.

Упадок сил продолжался долго и доходил почти до потери сознания. Наконец Жерар сделал знак, что может продолжать, и Доминик снова сел у его изголовья.

– Я выпрыгнул из лодки, – заговорил он, – и побежал к замку. И крики девочки, и лай собаки уже смолкли.

Мне казалось, что слышались они из нижнего зала. Я окликнул Орсолу сначала несмело, потом громче, наконец, изо всей силы легких.

Вокруг было темно, и я ощупью пробрался в кухню. В очаге догорало несколько угольев, но и их слабого света было достаточно для того, чтобы увидеть, что здесь все было в порядке и на своих местах. Из кухни, все еще продолжая звать Орсолу, я прошел в людскую, но и там никого не было, а между тем мне казалось, что крики слышались именно оттуда.

Тогда я вспомнил, что за людской был чулан, и попробовал отпереть его, но что-то задерживало дверь изнутри так, что она подалась только после некоторого усилия. Я окрикнул Ореолу. Ответа опять не было.

При этом меня поразила одна вещь. При свете луны я увидел окно чулана, выходившее в сад, и оно оказалось разбитым. В то же время я задел за что-то ногою… Точно кто-то лежал на полу. По сырости плиты я догадался, что это труп, залитый кровью. Я ощупал его руками и убедился, что это был труп не ребенка… Так кто же это? Пятясь задом, я выбрался обратно в кухню, зажег спичку и с ужасным предчувствием вернулся в чулан.

Что же могло произойти здесь? На полу лежала мертвая Ореола. Растекшаяся вокруг нее кровь была ее кровью. Она вытекала из огромной раны, которая должна была причинить смерть почти мгновенно. Возле валялся огромный кухонный нож, упавший, по-видимому, из ее руки.

Моей первой мыслью было, что я помешался, и у меня начались галлюцинации. Но нет!.. Все это было настоящее, действительное – и кровь, и труп… и все это было – Ореола!

Тогда мне вспомнилось, что одновременно с криками ребенка раздался и лай собаки, и мне все стало ясно. Я подошел к разбитому окну, оглядел все вокруг и после этого для меня не оставалось уже никакого сомнения, по крайней мере, мне все казалось ясным, как день.

Ореола, возвратясь домой, заманила или силой затащила девочку в чулан и хотела там убить ее. Но Леони стала кричать от страха. Эти крики слышал и я. Брезиль боготворил девочку и понял, что ей грозит смертельная опасность. По всей вероятности, он со страшным усилием сорвался с цепи, одним прыжком разбил окно, очутился в чулане и схватил Ореолу за горло. Падая, она уронила свой нож.

Но куда же делись и ребенок, и собака? Ни той, ни другой не было ни видно, ни слышно. Мне же было необходимо найти их во что бы то ни стало.

Вид трупа Ореолы возбуждал во мне и ужас, и бешенство. Я вышел через наружную дверь чулана, которая была отперта и сквозь которую, вероятно, и прошла Леони. Я стал ее отыскивать, потому что моя собственная безопасность требовала, чтобы я убил ее, как убил ее брата.