Впрочем, раздобыть совершенно чистый жир из черепашьих яиц нелегко. Обычно он имеет гнилостный запах, обусловленный примесью яиц, в которых под длительным действием солнечных лучей уже развились маленькие черепахи (los tortuguillos).
Мы особенно сильно страдали от этого во время возвращения с Риу-Негру, употребляя жидкий жир, ставший бурым и зловонным. На дне сосудов скоплялись волокнистые вещества; по этому признаку определяют, что черепаший жир нечист.
Сбор яиц и приготовление жира продолжаются три недели. Только в это время миссии имеют связь с побережьем и соседними цивилизованными странами. Францисканские монахи, живущие к югу от порогов, приезжают на сбор яиц не столько для того, чтобы запастись жиром, сколько для того, чтобы повидать, как они говорят, «белые лица» и узнать, «живет ли король в Эскуриале или в Сен-Ильдефонсе, по-прежнему ли упразднены монастыри во Франции, а главное, продолжает ли турок вести себя спокойно».
Только эти вопросы и интересуют монаха с Ориноко, но мелкие торговцы из Ангостуры, посещающие индейские лагеря, не могут дать на них точные ответы. В этих далеких краях никогда не сомневаются в достоверности новостей, привезенных белым из столицы. Сомневаться – это почти размышлять; а как не находить тягостным упражнение своих умственных способностей, когда человек проводит жизнь в том, что жалуется на знойный климат и на укусы комаров?
Возвращаясь с cosecha de huevos, индейцы приносят также огромное количество яиц, высушенных на солнце или подвергнутых легкому кипячению. У наших гребцов всегда были корзинки или хлопчатобумажные мешочки, полные таких яиц. Они достаточно приятны на вкус, если только хорошо сохранились.
Нам показали большие черепашьи панцири, очищенные тиграми-ягуарами. Эти звери следуют за аррау к тем местам, где должна произойти кладка яиц. Они нападают на черепах на песке и, чтобы наесться вволю, переворачивают их брюшным щитом вверх. В этом положении черепахи не могут подняться; и так как ягуар переворачивает их столько, что не в состоянии за ночь всех съесть, индейцы часто пользуются плодами его хитрости и злобной жадности.
Если вспомнить, сколько трудов стоит натуралисту-путешественнику извлечь тело черепахи, не отделяя верхнего панциря от нижнего, нельзя не восхищаться гибкостью лапы тигра, который очищает двойной щит аррау так, словно мышечные связки были отпрепарированы хирургическим инструментом.
Ягуар преследует черепаху и в воде, если не очень глубоко. Он откапывает даже яйца; наряду с крокодилом, цаплями и грифом галинасо это самый жестокий враг только что вылупившихся маленьких черепах. В прошлом году на острове Парарума во время сбора яиц было столько крокодилов, что за одну ночь индейцы с помощью железного крюка и наживки из мяса ламантина поймали 18 штук длиной от 12 до 14 футов.
Кроме названных нами лесных животных, добыванию жира сильно мешают также дикие индейцы. Предупрежденные первыми небольшими дождями, которые они называют «черепашьими дождями» (пейе-канепори), они отправляются на берега Ориноко и отравленными стрелами убивают черепах, когда те, подняв голову и вытянув ноги, греются на солнце.
Хотя молодые черепахи (tortuguillos) разбивают скорлупу своих яиц днем, они выходят из земли только ночью. Индейцы утверждают, что молодое животное боится солнечного зноя. Они пытались также показать нам, что tortuguillos, если его отнести в мешке далеко от реки и положить спиной к ней, безошибочно ползет к воде самым коротким путем.
Должен признаться, что такой опыт, о котором рассказывает еще отец Гумилья, не всегда удается одинаково хорошо; впрочем, я склонен думать, что обычно молодые черепахи, находясь на большом расстоянии от берега и даже на острове, своим исключительно тонким чутьем ощущают, откуда дует самый влажный воздух.
Если представить себе почти сплошной слой яиц, тянущийся вдоль берега, и тысячи молодых черепах, ползущих на поиски воды, как только они вылупятся, то трудно допустить, чтобы бесчисленные черепахи, которые устроили гнезда в одном и том же месте, могли узнать своих детенышей и отвести их, как это делают крокодилы, в соседние с Ориноко озерки.
Безусловно, однако, что именно в озерках, где менее глубоко, животное проводит первые годы своей жизни и что оно возвращается в русло большой реки, лишь став взрослым. Но каким образом tortuguillos отыскивают эти озерки? Отводят ли их туда самки черепах, как бы без разбора усыновляющие детенышей?
Крокодилы, не столь многочисленные, кладут свои яйца в отдельные ямы; и вскоре мы увидим, что у представителей этого семейства ящеров самки возвращаются ко времени окончания инкубации, зовут своих детенышей, откликающихся на их голос, и чаще всего помогают им вылезти из земли. Черепаха аррау, как и крокодил, конечно, помнит место, где она устроила свое гнездо; но не решаясь вернуться на берег, где индейцы организовали свой лагерь, может ли она отличить своих детенышей от чужих tortuguillos?
С другой стороны, индейцы отомаки утверждают, что во время разлива рек им приходилось видеть самок черепах, которых сопровождало множество молодых черепах. Возможно, то были аррау, положившие яйца на каком-нибудь пустынном берегу, куда они могли возвратиться.
Среди этих животных самцы чрезвычайно редки. На несколько сотен черепах едва приходится один самец. Причина такой немногочисленности иная, чем у крокодилов, сражающихся между собой в период спаривания.
Наш кормчий сделал остановку на Playa de huevos[112], чтобы закупить провизию, в которой мы начали ощущать недостаток. Мы нашли там свежее мясо, рис из Ангостуры, а также пшеничные сухари. Наши индейцы наполнили пирогу добытыми ими для себя живыми маленькими черепахами и высушенными на солнце яйцами.
Попрощавшись с миссионером из Уруаны, который отнесся к нам с большой сердечностью, мы около 4 часов дня пустились в дальнейший путь. Ветер был свежий и шквалистый. С тех пор как мы вступили в гористую часть страны, мы убедились, что наша пирога очень плохо идет под парусом; но patron[113] хотел показать толпившимся на берегу индейцам, что, держась как можно круче к ветру, он одним галсом достигнет середины реки. В то время, когда он хвастался своим искусством и смелостью своего маневра, напор ветра на парус так усилился, что мы чуть не потонули.
Лодка зачерпнула одним бортом, и вода ворвалась с такой стремительностью, что сразу дошла нам до колен. Она пронеслась над столиком в задней части лодки, за которым я писал. Мне с трудом удалось спасти мой дневник; в одно мгновение мы увидели, как поплыли наши книги, бумаги и высушенные растения. Бонплан спал, растянувшись посередине пироги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});