— Все в порядке: Хидар и вся команда сдались, — доложил он.
— Спасибо, храбрец! — сказал Корихант, крепко пожимая ему руку. — Ты захватил их врасплох?
— Да, капитан. Они ждали меня с вашей головой, и кинулись ко мне, забыв про все. А когда поняли, в чем дело, были окружены и сложили оружие без сопротивления.
— Идем на Раймангал.
— Но фрегат не сможет войти в Мангал.
— Мы перейдем на канонерку. Еще двадцать человек ко мне, — приказал он.
Покинув фрегат и перейдя на «Девоншир», они тут же углубились в Мангал. Макферсон сам вел судно, и оно буквально летело по черным водам реки.
Несмотря на опасность отмели капитан ни на йоту не разрешил сбавить ход. Тонны угля пылали в топках, пар с громким свистом вырывался из котла, страшная дрожь сотрясала все судно от киля до форштевня, но Тремаль-Найк и капитан, оба во власти страшного нетерпения, снова и снова приказывали машинистам прибавить ход.
Так протекли три долгих часа, долгих, как три года, для отца, много лет не видавшего свою дочь, и для влюбленного, сгоравшего от желания вновь увидеть ту, которая была ему дороже жизни, которая стоила ему стольких смертельных опасностей и жертв.
Канал понемногу сужался, как бы входя в какой-то лесной коридор. Канониры у пушек и солдаты с карабинами наизготовку удвоили бдительность, настороженно вглядываясь в подступавшие вплотную джунгли.
И, наконец, с верхушки мачты раздался крик:
— Баньян!..
Впереди, над гущей тростников и бамбука, показалось гигантское дерево со своими бесчисленными стволами. Тремаль-Найк, задрожал с головы до ног, не в силах бороться с волнением.
«Ада!.. — вскричал он. — Вот и конец моим страданиям!»
Одним прыжком он спрыгнул с мостика и устремился на нос.
Берег был пуст. Только марабу сидели на ветвях баньяна, точно мрачные предвестники какой-то беды. При виде этих кладбищенских птиц мороз пробежал у него по коже.
— Стоп, машина! — приказал капитан.
Гул машины прекратился. Канонерка прошла по инерции еще сотню метров и мягко ткнулась в песчаный берег.
Капитан подошел к Тремаль-Найку, который стоял, вцепившись руками в фальшборт.
— Никого? — спросил он.
— Никого, — ответил Тремаль-Найк.
— Тогда мы захватим их в самом логове. Тебе известен вход?
— Да, капитан.
— Он не будет перекрыт?
— Думаю, нет, если они не ждали здесь нас.
— Тогда на берег!..
— Еще два слова, капитан. Я пойду первым. Меня здесь знают и свободно пропустят. Когда услышите свист, идите за мной.
Проговорив это, он тут же, как безумный, устремился к баньяну и быстро взобрался по стволу. Добравшись до дупла, он, не раздумывая, спрыгнул вниз.
У подножия лестницы горел факел, рядом с ним стоял туг с карабином в руке.
— Приветствую тебя, — сказал ему Тремаль-Найк. — Как дела в подземельях?
— Все в порядке.
— Как моя Ада?
— Ждет в пагоде свадебный подарок, — с какой-то зловещей улыбкой проговорил туг.
Он подошел к огромному барабану, висевшему справа, и мерно ударил три раза. Вдалеке из подземных галерей, послышались, три ответных удара.
— Тебя ждут, — сказал часовой, подавая ему факел.
— Тогда умри!..
И быстрый, как молния, Тремаль-Найк нанес ему удар кинжалом в грудь. Душитель упал, не издав даже крика.
Тремаль-Найк оттолкнул труп ногой и свистнул. Капитан Корихант и его солдаты бесшумно через баньян спустились к нему.
— Путь свободен, — сказал индиец.
— Где моя дочь? — спросил Корихант сдавленным голосом.
— Она в пагоде, в самой большой пещере.
— Вперед!.. Ружья наизготовку!.. — отдал приказ капитан.
— Нет, я сам пойду впереди, — сказал Тремаль-Найк. — Так мы захватим их легче.
— Иди. Мы двинемся за тобой, — согласился Корихант.
Переведя дух, чтобы хоть немного избавиться от волнения и снедавшей его тревоги, Тремаль-Найк решительно бросился вперед. Его переход по длинным и запутанным коридорам продолжался еще минут десять. Никто из тугов не встретился ему на пути.
Двенадцать мерных звучных ударов один за другим раздались в подземельях, когда, тяжело дыша, он добрался наконец до пагоды.
Странное зрелище предстало его глазам.
Под сводами пагоды блистало великое множество ламп, которые заливали ее потоками голубоватого мертвенного света. Еще страшнее и причудливее выступали в этом свете скульптуры богов вдоль стен, еще ужасней возвышалась зловещая фигура Кали.
Прямо под ней, рядом с беломраморной чашей, в которой плавала священная рыбка из Ганга, на шелковой подушке сидел Суйод-хан. Неподвижный, бесстрастный, он был задрапирован в широкую накидку из желтого шелка, многочисленными складками ниспадавшую с него. И так же неподвижно, как статуи, в одних набедренных повязках, с арканами в руках, стояли вокруг него туги: одни чернокожие, как негры, другие оливковые, как малайцы, третьи бронзовые или желтые, как китайцы, но все с одинаковой татуировкой на груди.
Переведя дух, Тремаль-Найк сделал еще несколько шагов и остановился посреди пагоды, чувствуя на себе множество взглядов, прямых и острых, как кинжалы.
— Будь благословен, — сказал ему Суйод-хан со странной улыбкой. — Ты возвращаешься победителем или побежденным?
— Где моя Ада? — с тревогой спросил Тремаль-Найк.
Глухой ропот прошел по рядам тугов, им не понравился такой ответ.
— Терпение, — сказал главарь сектантов. — Где голова капитана?
— Хидар идет следом, и через несколько минут представит вам ее.
— Значит, ты убил его?
— Да.
— Братья, наш враг мертв! — громко провозгласил Суйод-хан.
Он вздрогнул, по лицу его пробежала мстительная улыбка, но тут же он овладел собой и вновь неподвижно воззрился на Тремаль-Найка.
— Слушай меня, — сказал он, выдержал паузу. — Ты видишь эту богиню из бронзы, которая стоит перед нами?
— Вижу, — ответил Тремаль-Найк. — Но что мне с нее?
— Эта богиня могущественна. Более могущественна, чем Брама, Вишну, Шива и все другие боги, почитаемые индусами. Она живет в царстве тьмы и говорит с нами через эту рыбку, которую ты видишь в чаше. Она справедлива и страшна. Она презирает ладан и молитвы, ей нужны человеческие жертвы. Она символизирует собой нашу свободу и гибель наших угнетателей.
Суйод-хан остановился, чтобы посмотреть, какой эффект произвели эти слова на Тремаль-Найка. Но тот остался холоден и равнодушен. Все чувства, все его мысли устремлены были только к Аде. Лишь она одна была для него богиней, была его родиной и судьбой.
— Тремаль-Найк, — снова начала Суйод-хан, — ты один из тех людей, каких немного найдется в Индии. Ты силен, ты храбр и находчив. Ты индиец, который, как и все мы, стонет под игом чужеземцев с белой кожей. Одного из них ты убил. Но, покончив с капитаном, ты поставил себя в их глазах вне закона. У тебя нет больше пути назад. Хочешь ли ты принять нашу веру?