– У меня нет никаких прав ни в истинном, ни в священном смысле.
– Такими качествами, как истина и святыни, в королевстве по большей части пренебрегают. Это цитата из книги вашего предка. Похоже, он был достаточно прозорлив, чтобы заслужить прозвище Провидец.
Пертис поднялся и взволнованно подошел к очагу.
– Позвольте мне догадаться, о чем вы не хотите поведать из-за своего благородства, – продолжал Невин. – Все ваши друзья так погрязли в этой мятежной мерзости, что уже не могут выбраться, поэтому вы разрываетесь на части между своей преданностью им и преданностью королю.
– Как вы… о боги, это действительно двеомер!
– Ничего подобного. Простая логика. Позвольте задать вам один вопрос: будете вы сражаться за короля или же постараетесь остаться нейтральным?
– Нейтральным, если боги позволят. Тогда позвольте, я спрошу вас о том же.
– Я принадлежу всем людям в этом королевстве, парень, не королю, не лорду и не захватчику. И это единственный ответ, который ты от меня получишь.
В большом зале купеческой гильдии Аберуина было очень жарко. Во всех окнах стояли хрустальные стекла – невероятная роскошь, но когда солнце светило сквозь них на толпу народа внутри, становилось очень душно.
Сотня человек торжественно сидела на длинных скамьях, стоявших на серо-синем сланцевом полу, а на возвышении установили ряд резных стульев для старшин гильдии: все до одного были в ритуальных мантиях в яркую клетку.
В конце этого впечатляющего ряда бесстыдно храпел главный писец гильдии. Ганес, сидевший на скамье, мечтал о том же, но всякий раз, как он начинал клевать носом, отец локтем толкал его в бок. С самого полудня шли яростные споры о том, ссужать ли гвербрету Аберуина две тысячи серебряных монет. Хотя никто и не заикнулся о том, зачем гвербрету нужны деньги, все это прекрасно знали, и это мешало рассуждать здраво. Удачный мятеж означал свободу от налогов Дэверри, свободу от гильдий Дэверри, ну, и головокружение от независимости. Поражение, в свою очередь, означало потерю всех денег до последнего медного гроша. Почти на закате официальное собрание, наконец, завершилось, и споры продолжались в гостиничных комнатах и за обеденными столами в богатых купеческих домах. Наконец среди шепотков прорезался главный вопрос: могут ли гвербреты победить?
– Если даже они победят, дальше что? – спросил Версин. – В Элдисе два могущественных гвербрета, а трон только один. Боги милосердные, у меня начинается головная боль, когда я представляю себе, как, победив первой войне, они кидаются друг на друга.
– Ну, мы уже начали над этим думать, отец, – сказал ему Ганес. – Мы завтра будем голосовать за заем.
– Тебе лучше голосовать так, как скажу я.
Они сидели в роскошной комнате на постоялом дворе и ждали двух друзей Версина, чтобы продолжить обсуждение. На столе стоял холодный ужин и бутылки бардекианского вина.
– Если я проголосую так, как скажешь ты, можно мне сегодня вечером спуститься в таверну? Какой смысл сидеть здесь и слушать, если ты все равно решишь за меня.
– Ах ты, противный юнец. – Версии сказал это совершенно беззлобно. – Только попробуй вернуться сюда пьяным прежде, чем уйдут мои гости! О боги, боги! Иногда я просто не понимаю, откуда у меня взялся такой сын, как ты! Хочет уйти в море! Или напиться! Гм!
Поскольку остановились они в дорогом постоялом дворе, таверна была большой и чистой, на белых стенах через каждые несколько футов висели стеклянные фонари, прислуживающие девушки выглядели очень прилично, а сам хозяин таверны отечески присматривал за ними, полный решимости не дать им сбиться с пути истинного. Уютно забившись в угол подальше от двери в кухню, сидел в одиночестве и пил эль Мэйр. Ганес подошел к нему.
– Ты что, не остался решать серьезные государственные проблемы с отцом и его друзьями?
– Нет. Они меня вообще не слушают, от этого можно рехнуться. План у них совершенно дурацкий. Они все решают, сколько воинов могут набрать мятежники, а между тем говорить надо о кораблях.
– Чего? Причем тут корабли?
– Ты что, тоже ничего не соображаешь? Сам подумай – когда король пойдет маршем из дана Дэверри в Кермор, кого он встретит по дороге? Местных вассалов, сидящих в тепленьких богатеньких поместьях, которые охраняются большими военными дружинами. Потом он попадает в Кермор, и что видит там?
– Корабли. – Мэйр выпрямился и задумался. – Корабли, которыми можно доставить всю эту толпу в Абернас и Аберуин в два раза быстрее, чем они доберутся верхом.
– Точно! А у мятежников нет и трети тех галер, которые потребны, чтобы их остановить.
– Гм. – Мэйр в раздумье пожевал – ижнюю губу. – Очень плохо, Ганно, что тебя не пускают в морские офицеры на галеры его светлости. Ты здорово соображаешь в этих делах.
– Отличная идея, я как-то об этом не думал. Хотел бы я знать… хотя нет, мы в Аберуине долго не пробудем, так что я просто не успею спросить у его светлости. Может, пойдем посмотрим, что за девчонки работают в тавернах ближе к порту? Пока папаша не видел, я стибрил у него несколько монет.
– Серьезно? Ну, если ты не против, я с удовольствием помогу тебе их потратить.
Уже прошла третья стража, когда Ганес, спотыкаясь, взобрался по лестнице, ввалился в комнату, споткнулся и с грохотом, ругаясь вслух, рухнул на четвереньки. Из спальни вышел Версин со свечой в руке. Ганес кое-как поднялся, вцепился в край стола, чтобы снова не упасть, и выдавил жалкую улыбку.
– Я чую запах меда даже отсюда, – заявил Версии. – И не только меда, между прочим. Дешевые духи, так?
– Ну, я же дождался, когда уйдут твои гости, или нет?
– Похоже, я должен благодарить богов за то, что у тебя есть хоть крупица ума. Посмотри на себя – точно призовой бык, откормленный и вонючий! Да еще и пьян впридачу, и меня обворовал, и… – Он сплюнул и глубоко вздохнул. – Боги милосердные, Ганно! Ты хоть знаешь, сколько времени? Ты почти всю ночь колобродил! А теперь собираешься ввалиться на заседание гильдии с красными, как у хорька, глазами, и все поймут, чем ты занимаешься! Клянусь черной задницей Владыки Ада, что подумают обо мне люди, увидев, каков у меня сынок?
Версии вернулся в спальню, захлопнув за собой дверь. В полной темноте, спотыкаясь о мебель, Ганес добрался до своей спальни, не раздеваясь, рухнул на кровать и уснул.
Утром он проснулся в отвратительном настроении, есть почти не мог и мрачно слушал отца, который все говорил о снижении налогов, словно мятежники уже победили.
– И не забудь, что я тебе сказал насчет голосования, – напомнил Версин.
Ганес еще раз попытался проглотить ложку ячменной каши, но сдался и отодвинул миску.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});