«Вот и ладно. Спасибо, Господи, что послал эту холопку, а не старика оборванца али скомороха какого!» Дашка прикрыла глаза, наблюдая за приближающейся холопкой.
Девчушка подошла и, увидев нищенку, замерла. А потом бочком, бочком и хотела юркнуть в сторону.
— Стой! — Дашкин окрик остановил ягодницу. — Куда бежишь? Видишь, подранена я, а ты улепетываешь. Не по-христиански это.
— А ты кто? — Любопытство взяло верх, и та приблизилась.
— Злые люди меня в лесу подловили. Хотели жизни лишить, да насилу ушла, — соврала легко, как будто всю жизнь этим и занималась. Потом вцепилась в руку девчушки. — Ты вот что, раздевайся-ка давай.
— Чего? — не поняла та.
— Раздевайся, говорю! — сжала посильнее руку. — Да поживее! Видишь, на мне вся одежда изорвана, а ты до деревни и так добежишь, голышом.
Вскоре переоблачилась. Дашка оглядела себя со стороны, улыбнулась, потрогала саднящий бок. Холопка, чистая холопка. Девчушка, прикрывшись руками, спряталась за разлапистую ель и со страхом смотрела на Дашку.
— За одежку спасибо, — бросила та на прощанье. Потом сжалилась: — Да не сиди здесь долго, а домой беги, к папке с мамкой. А то зверь какой лютый подкрадется и снасильничает.
И пошла, опершись о палку, в сторону города. Так и ворота миновала. На нее даже и не взглянул никто, приняв за холопку, возвращающуюся с хозяйским поручением.
В городе перво-наперво, держась из последних сил, зашла в лавку менялы. Здесь она держала те свои сбережения, что удалось скопить на службе у посадника. Вызвала хозяина на задний двор и взяла у него несколько монет.
Ближе к вечеру отыскала знахарку. Та долго колдовала над ней, все время что-то бормоча под нос. Под конец уложила спать, предварительно туго стянув бок чистой тряпицей. Перед тем, как сомкнуть глаза, Дашка передала ей несколько монет и велела одежды прикупить. Да не женской, а мужской. Бабка не удивилась — только плечами пожала.
* * *
Кистень, да и все ватажники, не подозревали, что за ними все время неусыпно следят. Оттого вели себя в лесу вольготно, особо и не таясь. Сделав короткий привал, двинулись дальше. Это и подвело Дашку. Она думала, что ватажники остановились надолго, а они неожиданно встали и ушли. Виною всему была Рогнеда.
Сев на поваленное дерево, она вдруг заметила, что Михалко бросил на нее настороженный взгляд. Один, затем второй, и от этих взглядов ее словно кто кипятком крутым обдал.
«Узнал, аспид!»
Она поежилась, придвинулась ближе к Кистеню. Догадывалась, что атаман разбойников теперь — единственная ее защита. Дико это звучало, но так на самом деле и было. Верила, что не даст в обиду, пока она не укажет тайный схрон. Ну, а потом… Думать о том, что будет затем, не хотелось. Но, чем ближе подходили к Кривой излучине, тем все страшнее становилось на душе. Что она им скажет, когда тати не найдут ничего? Тут еще этот Михалко, бывший подручный боярина Василия… Рогнеда держалась из последних сил, и сама не верила, что жива еще.
— Чего здесь сидеть? Идти дальше надоть, — проговорила вполголоса.
— Чего лопочешь, девонька? — Кистень очнулся от своих дум. — Аль не устала?
— Устала, как же нет, чай не железная. Но идти надо. Хочу поскорее рассказать вам все и освободиться от греха своего тяжкого.
— Странная ты, девонька, на блаженную больше похожа. То запираешься и молчишь, аки немая, то хочешь рассказать все. Не пойму я что-то…
— Тут и понимать нечего. Хочешь узнать все быстрее, вели подниматься да двигаться дальше. Путь-то еще не близкий.
— Да? Ну, будь по-твоему! — Кистень поднялся. — Вставайте, братие.
Ватажники встали и вскоре, ведомые Рогнедой, скрылись в ближайшем березняке. А Дашка, затаившаяся неподалеку, осталась почивать. Так они и разошлись, и с этого момента события стали развиваться непредсказуемо, по пути, проложенном провидением и божьими силами.
Версты через две все ж пришлось остановиться. Рогнеда вымоталась вконец и чуть не упала, споткнувшись о корч, торчавший из земли.
— Что, девка, обессилила? — Кистень шел следом, зорко наблюдая за Рогнедой. Понимал он, что хитрит девка, но в чем ее тайна — уразуметь не мог. — Молчун! Возьми-ка ее к себе на плечи. Тебе не привыкать таскать ее.
— Не полезу я на шею к этому страшилищу! — Рогнеду передернуло.
— Чего так? Али страшно? Тогда пусть этот немой тебя тащит. Он хоть и исхудал, но видно, что крепок еще, да и веса в тебе немного. Сдюжит.
Рогнеда шла следом за Михалко, стараясь близко не подходить. При этих словах он вдруг резко остановился, поворотился к Рогнеде, осклабился, протянул руки. От неожиданности она чуть не попала в его объятия, но вовремя отскочила, чуть не сбив с ног Кистеня. Откуда и силы взялись в ослабших ногах?
— Что ты прыгаешь? — заругался Кистень, останавливаясь. — Сдурела! То идти не можешь, то сигаешь, словно заяц. А ты что грабли свои тянешь? Шагай далее, нечего тут стоять. Сейчас привал вскоре сделаем, вот там и отдохнем маленько. Пошел вперед!!!
Но Михалко его уже не слушал. В мозгу одно видение стало сменяться другим, и подступила знакомая тьма. От долгого шатания по лесу он превратился в лютого зверя и сопротивляться той, давней слабости, уже не мог. Рогнеду он узнал сразу, как только оказался у ватажников, только вида не подавал. Вмиг вспомнил берег реки и двух женщин: старую да молодую. Если бы не помешали тогда незнамо откуда явившиеся воины, то успел бы совладать с обоими. А так пришлось скитаться по лесу и питаться чем придется. Увидев и узнав Рогнеду, не поверил в удачу свою и знал, что теперь уж своего не упустит.
Молчун, шедший первым и погруженный в свои думы, ушел вперед и скрылся за ближайшим деревом. Михалко остался наедине с Кистенем, если не считать Рогнеды, застывшей посередке между ними. Атаман, увидев, как заблестели глаза у Михалко, вмиг почувствовал неладное. Медлить не стал, а тут же выхватил нож.
— А-ах!!! — успела крикнуть Рогнеда, прежде чем от толчка Кистеня отлетела в сторону.
Михалко, накрытый темной пеленой, ринулся вслед, не замечая атамана.
— Ты куда, вошь немая? Совсем ополоумел? — Кистень взмахнул ножом, но Михалко пригнулся, и лезвие просвистело прямо над головой. — Ах ты, тля!!!
Михалко уже был возле Рогнеды. Кистень изловчился и ногой ударил немого под дых. Тот захрипел, выплюнул сгусток крови, вскочил и неожиданно кинулся на атамана.
Молчун расслышал крик Рогнеды и ринулся, ломая ветки, назад. Когда прибежал, то Кистень с Михалко уже схватились и душили друг друга. Нож атамана валялся рядом, а сам он был прижат Михалко к дереву. Тот хоть и был худ, словно смерть, и истощен хуже некуда, но безумие придало ему силы. Атаман сдавал. Вдобавок острый сучок впился в ногу, и лапоть пропитался кровью. Вместе с кровью убывали и силы. Рядом, забившись под ель, дрожала Рогнеда. Ей бы сейчас вскочить да кинуться бежать. В этакой суматохе кто бы ее ловить-то стал? Но нет — страх сковал и разум, и тело. Она только мелко дрожала и тихо подвывала, став и в самом деле похожа на безумную.