"— Нет, Макар…умоляю! Нет, пожалуйста. Все что угодно. Я сделаю. Все что хочешь, Макар. Пощади, не трогай. Дай время. Отбери потом. Отдай кому-то, но не трогай! Пожалуйста. Умоляю. Макар!
Я выла, цепляясь за его ноги. Впервые о чем-то просила, валялась у его ботинок и просто орала, понимая, что все напрасно. Макар смотрел на меня узкими, сверкающими презрением глазками, а потом наклонился и нежно погладил мою щеку ладонью.
— Я учил тебя просчитывать все наперед? Учил, Кукла?
Внутри все заледенело, я судорожно глотнула слюну, облизывая разбитые губы, и стараясь рассмотреть лицо Макара, заплывшими глазами. Он улыбался и продолжал ласково гладить.
— Учил…Ты была хорошей ученицей, примерной. Самой лучшей! Ты знала, что тебя ждет за предательство. Отлично знала, но ты пошла на это. Думаю, ты и сейчас прекрасно понимаешь, чем все закончится. Убийца не я. Ты — убийца. Приступайте.
— Макаааааар!
Тяжелая дверь захлопнулась и в голове взорвалась боль от первого удара.
Меня избивали, методично, с диким остервенением. Они убивали во мне жизнь, убивали чтобы потом моя мертвая душа больше не питала иллюзий.
Чтобы ничего не отвлекало меня от цели, которая нужна была им, от нового объекта, от миллионов, миллиардов. Я прикрывала живот руками, отползала к стене, но меня настигали и снова избивали ногами. Нет, я не молилась, в моей жизни Бога не было, в ней только маски, сплошные уродливые маски и самая страшная из них — это моя собственная лживая, дикая маска Куклы. Пластиковая улыбка, стеклянные глаза, растянутые в улыбке губы. Я понимала, что это конец. Меня уничтожили и похоронили заживо. Я уже не могла закрываться, потому что боль была повсюду, мне раздробили пальцы, наверняка сломали руки, они плетьми висели вдоль тела, а меня держали за шкирку и продолжали бить. Я уже не кричала и не плакала, только чувствовала, как наполняюсь пустотой. Там, где я была полной, больше ничего нет. Там смерть. И Макар прав — убийцы не они, а я.
Я, потому что позволила себе поверить в призрачное счастье, в мираж. Больнее уже не будет. Последний раз я оглушительно завыла, когда почувствовала, как по ногам потекла кровь. Наверное, это был вой раненого зверя, предсмертный вопль агонии после которого сердце уже не бьется.
Кто-то подошел ко мне и приподнял мое лицо за подбородок.
— С нее достаточно. Вези в клинику. Пусть почистят. Чтоб через пару месяцев была как новенькая. Головой отвечаете.
— Нет, — едва шевеля потрескавшимися губами, — дай сдохнуть, Макар.
Рука в латексной перчатке сжала мои волосы и дернула назад, заставив приподняться на колени.
— Слишком большая роскошь, Куколка. Смерть надо заслужить".
Смерть надо заслужить…Призрак считает, что я заслужила, и он имеет на это полное право, и я не стану обнажать гниющие раны и делать ему ещё больнее своей правдой, он захлебнулся в боли, как в болоте. Я хочу, чтобы он выплыл, а я? Я должна забрать у Макара то, что мне дороже собственной жизни, то, что заставило меня снова дышать и не мечтать о смерти.
Она позвонила мне сама…не знаю где взяла номер, как вычислила, но позвонила. Долго молчала в трубку, а потом сказала:
— Ты — убийца. Ты убила всех. Я знаю. Меня ты тоже убила и ребёнка нашего. Чтоб ты сгорела сука и будь ты проклята.
Меня ещё ломало от слабости, после аборта прошёл месяц, а я агонизировала…мне хотелось сдохнуть. Чем быстрее, тем лучше. Макар заставлял есть, а меня рвало, выворачивало от каждого проклятого куска пищи. От глотка воды. Ублюдок пытался пичкать меня антидепрессантами и какой-то дрянью, но ничего не помогало. Я превратилась в живой труп, который весил не больше сорока пяти килограмм и с трудом передвигался по квартире. Меня ничего не пугало: ни угрозы, что он пристрелит, ни побои, мне было плевать, и Макар знал об этом, только я все ещё была ему нужна. Проклятый сукин сын знал, как можно меня использовать, выжать по максимуму и лишь потом слить. Только не мог и от того бесился, а я смеялась ему в лицо. Как ненормальная психопатка. Смеялась и швыряла в него тарелки с едой. Наверное, подсознательно я хотела, чтобы он меня прикончил и провоцировала, но…не на того нарвалась.
Ольга позвонила ночью, я не ожидала этого звонка и от звука ее голоса меня начало знобить.
— Где ты? — тихо спросила я.
— Там откуда не возвращаются…там куда ты меня отправила. В Аду.
— Ты…дома?
— Разве это дом? Это кладбище…и меня здесь тоже похоронят. И ты сдохнешь. Рано или поздно ты сама приползёшь сюда и будешь подыхать.
Приползу…обязательно, когда-нибудь, когда смогу приползу.
— Хочешь поговорим? Я могу приехать к тебе. Давай поговорим.
Она истерически засмеялась и повесила трубку. Не знаю, что произошло со мной в этот момент. Я оделась, прихватила наличность и поехала к ней, но опоздала. Она приняла убойную дозу снотворного и каких-то антидепрессантов ещё до того, как мне позвонила. Я не смогла ей помочь, когда приехала, она уже лежала без сознания, на полу, сжимая в руках сотовый телефон с которого мне и звонила. Я смотрела на ее огромный живот и к горлу подкатывала тошнота, в груди нарастала боль и непонимание…я не могла смириться с утратой, но у меня моё счастье забрали насильно, а она…она сама убила. Впрочем, кто я, чтобы осуждать. Я сломала ей жизнь.
В больнице Ольгу долго пытались реанимировать, но так и не смогли. Я ждала в вестибюле, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Мне почему-то тогда казалось, что Оля — это последняя ниточка, которая связывает меня с Лешей. Умрёт она и ничего не останется. Я не хотела ее смерти. Намного больше я желала своей собственной. Когда ко мне вышел врач, я все поняла по его глазам. Встала и пошатнувшись села обратно на пластиковое сидение.
— Мы сделали все что могли. Мне очень жаль. У неё есть родственники?
— Нет…не знаю. Кроме меня никого нет. Я позабочусь о похоронах.
Как странно…ведь действительно никого, только я — т вдова Никитина и осталась самой близкой родственницей Оли.
— Ребёнок выжил…
Я приподняла голову и посмотрела на врача.
— Ребёнок остался жив. Вес два кило восемьсот, доношенный. На первый взгляд вполне здоровенький малыш. Хотите посмотреть?
Не знаю, чего я хотела в тот самый момент, но за врачом и медсёстрами пошла. Мне что-то говорили, а я смотрела на младенца и понимала, что со мной что-то происходит. Ощущала, как внутри просыпается странное щемящее чувство, неведомое мне никогда ранее, оно захлёстывает и заставляет тянуть руки к этому комочку, а когда взяла на руки, вдруг поняла, что отпустить уже не могу.