Лориана поняла смущение и беспокойство своего старого друга и подавила свою веселость; но от этого идея Марио стала ей казаться еще более комичной, и все время ужина она отчаянно боролась с припадком безумного смеха, какой бывает у юных девушек, и какой, если его сдерживать, превращается в нервное возбуждение.
Это магическим образом подействовало на Марио, да так, что маркиз ласково сказал:
— Ну, дети, посмейтесь же всласть, раз вам так сильно этого хочется!
Но сам он не смеялся, а вечером выбранил Марио, который раскаялся и пообещал никогда больше так не делать.
Эта шалость сильно позабавила господина Клиндора; давясь от смеха, он разбил красивое фаянсовое блюдо. Получив выговор от маркиза, он потерял голову и наступил на лапу Флориалю. Адамас не устоял перед уморительной шуткой Марио и тоже засмеялся! Одна Беллинда сохранила серьезность, и маркиз был ей за это признателен.
— Этот ребенок такой проказник, — сказал он вечером Адамасу, — и все его поступки указывают на веселый и игривый ум. Однако не следует слишком его баловать, Адамас!
На следующий день новая история: один из флаконов с кармином на туалетном столике оказался разбитым, а прекрасный гипюровый убор — покрытым пятнами. Обвинили Флориаля; но такие же пятна оказались на белом камзоле Марио, который удивился этому и отрицал то, что хотя бы приближался к туалетному столику.
— Я верю вам, сын мой, — со вздохом ответил маркиз. — Я слишком был бы огорчен, сочти я вас способным лгать.
Но на следующий день микстуры обнаружили перемешанными красную с черной, а черную с белой.
— Так! — произнес маркиз. — Эта чертовщина продолжается. Может быть, все будет происходить так же, как с бедными носами моих статуй?
Он ни слова не говоря осмотрел Марио: на манжетах были черные пятна, возможно, чернильные, но маркиз не выносил пятен и попросил его сменить белье.
— Адамас, — сказал он, — хорошо, что этот ребенок шаловлив; но если он лжет и пользуется моей верой в его слова — это причинит мне сильное огорчение, друг мой! Я считал его возвышенной натурой; но Господь не хочет, чтобы я слишком гордился им. Он позволяет дьяволу сделать его таким же ребенком, как все прочие.
Адамас встал на сторону Марио, только что возвратившегося в соседний будуар.
В эту минуту послышался голос Беллинды, горячо спорившей с ребенком. Он тянул ее за юбку, а она упиралась, говоря, что он с ней фамильярно обращается.
Возмущенный маркиз поднялся с места.
— Распутник? — в отчаянии воскликнул он. — Уже распутник?
Прибежал несчастный Марио, весь в слезах.
— Отец, — сказал он, бросаясь в его объятия. — Эта служанка — дурная. Я хотел привести ее к тебе, чтобы ты сам увидел, что у нее на руках. Она трогает мои брыжи и говорит, что на них пятна, но она сама сажает эти пятна: это она хочет огорчить тебя и помешать тебе меня любить. Она пользуется глупостями, которые я сделал, чтобы приписать мне другие, более гадкие. Отец, это никуда не годная женщина; она выставляет меня лжецом, и, если ты ей веришь…
— Нет, нет, сын мой, я нисколько ей не верю! — вскричал маркиз. — Адамас!..
Но Адамаса рядом уже не было: он побежал за Беллиндой; он нагнал ее на лестнице и хотел привести силой, но за свои труды получил сильную оплеуху и вынужден был выпустить добычу.
Маркиз тоже выскочил на лестницу, услышав шум стычки. Оплеуха была крепкой; несчастный Адамас, совершенно оглушенный, держался за щеку.
— Так эта шельма выпустила когти? — сказал он. — Я чувствую на своем лице… Ах, нет, сударь! — внезапно обрадовавшись, воскликнул он. — Это вовсе не кровь! Смотрите! Это прекрасные румяна из ваших флаконов! Это вещественное доказательство! О, ну конечно! Вот и дело выяснилось. Надеюсь, теперь вы больше не сомневаетесь в кознях этой рыжей девицы!
— Господин граф, — обратился к своему ребенку маркиз, храня восхитительную серьезность, — признаюсь, что два раза усомнился в ваших словах. Если бы я не был вашим лучшим другом, вы могли бы потребовать у меня объяснения; но я надеюсь, что вы соблаговолите принять извинения вашего отца.
Марио бросился ему на шею, а Беллинда в тот же вечер получила свое жалованье и без объяснений была уволена; она покинула оазис Брианта и рассталась со своим пастушеским именем, чтобы вернуться к реальной жизни под своим настоящим именем Гийет Карка; как мы увидим из дальнейшего, впоследствии она приняла имя более звучное и более мифологическое.
В то время как эти трагические события стирались из памяти наших героев, господин Пулен не умерял своего рвения.
Было 18 или 19 декабря, и аббат, с замерзшим носом и ногами, но с головой, пылающей в надежде на успех, которого он долго добивался, прибыл в Сент-Аман — расположенный в прохладной долине между двух рек красивый город в Берри, над которым возвышался огромный чудесный замок Монрон, резиденция принца де Конде.
Аббат сошел с коня в монастыре капуцинов, чей просторный огороженный двор в форме креста укрывался под защитой замка принца. Он уклонился от встречи с приором, остерегаясь его любезности и посредничества: он хотел сам проделать всю работу и в одиночестве пройти свой путь.
Он ограничился тем, что позволил одному из монахов, своему родственнику, угостить его скудной пищей, отряхнулся от покрывавшего его инея и появился у одного из входов в замок, предъявив надлежащим образом оформленный пропуск.
«Благодаря трудам Сюлли и особенно украшениям господина Принца», купившего эту резиденцию у опального министра, «замок Монрон, игравший впоследствии такую важную роль в событиях Фронды, стал местом наслаждений и в то же время — неприступной крепостью. Его стены тянулись более чем на лье в окружности: они заключали в себе многочисленные постройки, просторный и великолепный замок в три этажа, большую башню или донжон в сто двадцать футов высотой, с бойницами в стенах и площадкой наверху, на которой можно было видеть статую Меркурия»[50].
«Что же касается укреплений, расположенных этажами, как бы амфитеатром, — их было такое множество, что человек, долгое время рассматривавший и изучавший их, едва мог в них разобраться»[51].
В этом каменном лабиринте, в окруженном многозначительной таинственностью логове знатного вассала, жил Анри де Бурбон, второй по счету из носивших это имя, принц де Конде; отбыв трехлетнее заключение за мятеж против престола, он примирился с двором и вернулся наместником в Берри.
К этой должности он присовокупил исполнение обязанностей генерал-лейтенанта, бальи провинции и капитана главной башни Буржа: это означало, что он обладал политической, гражданской и военной властью во всей центральной части Франции, поскольку имел те же права и обязанности в провинции Бурбонне.