Рассказывают, был в двадцатых годах испытатель аэропланов, отчаянный летун - неотчаянным нечего было и приближаться к тогдашним летательным аппаратам. Устойчивость такая, что чихнул в воздухе - и сорвался в штопор. Мало радости висеть изо дня в день на волоске, нервное напряжение огромное, не снимешь его после работы, совсем умаешься, замучит бессонница, потеряешь трудоспособность, а там и до аварии - тьфу! На такие случаи у летуна находился запас водки во фляжке, он ее привязывал в кабине к дренажной трубке возле сектора газа. Однажды аэроплан попал в режим вибрации - тогда еще не знали, что такое флаттер, - и развалился в воздухе. Испытателю оставалось только выброситься с парашютом, но, оставляя кабину, он вспомнил про фляжку и мгновенно схватил ее за горло. Однако ремешок оказался прочнее самолета... Летун дернул посудину сильнее - и опять безуспешно. А земля катастрофически приближалась. Тогда он, разозлившись, рванул изо всех сил, и на этот раз преуспел. Так и приземлился с фляжкой, зажатой в руке. Встал на ноги, посмотрел и глаза выпучил: вместо фляжки - сектор газа! Железяка, которую никакому силачу вовеки не оторвать!
Некоторые ухмыляются, не верят, а я верю.
Сегодня мы неплохо разделались с дракулой, жаль только, некому оценить нашу работу, по такова уж судьба «охотников». Противник подтверждения не пришлет, а свое начальство на слово не очень верит, требует фотографии - это документ. Впрочем, и фотография не документ, надо доказать, что сфотографированная цель поражена именно тобой, а не кем-то и что ты не приписал ее себе под шумок. Разумеется, говорить так, в открытую, не смеют, но достаточно посмотреть на физиономию начальника штаба, когда он записывает доклады «охотников» в журнал боевых действий, и все становится понятным... И нынче, чувствую, нас помытарят, десять раз переспросят по поводу дракулы-путеразрушителя. Именно так и будет. Но ситуация вдруг меняется! с аэродрома вылета сообщают, что у них густой снегопад, посадка невозможна. Нам надлежит изменить курс и приземлиться на новую авиаточку «Сосна».
Мы над своей территорией, высота облаков около двухсот метров. Отрываю взгляд от горизонта, ищу на карте новый аэродром. Никакой «Сосны» не нахожу. «Где ж эта чертова «Сосна»? На севере диком, что ли? А-а, вот она!» Ложимся на курс и вскоре выскакиваем на группу каких-то строений: не то бараков, не то сараев. Километрах в двух от них - заснеженный поселок, среди поля выложен черный посадочный знак. Бабаков разворачивается, я тоже выпускаю шасси.
Полоса не просто плохая, она дико безобразная: пахота с поперечными бороздами. На пробеге самолет рубит хвостом мерзлую землю, меня крепко встряхивает, швыряет по кабине. Пронзительный скрип, грохот. Выдержат ли шасси? Выдержали... Подруливаю к ведущему, выключаю двигатель, сбрасываю парашют.
Докладывая о выполнении задания, я в излишние подробности не вдавался. Зачем знать другим о том, как мой самолет порывался расцеловаться горячо с землей?
Откуда-то появилась фигура в шинели и с винтовкой на ремне. Козыряет.
- Разрешите узнать, товарищи летчики, из какого вы полка?
Бабаков отвечает.
- Эка незадача! А мы ждем вас послезавтра. Батальон еще на марше.
- А вы кто?
- Мы - передовая команда. Уборкой занимаемся... - показывает солдат в сторону, где на снегу кучей лежат обезвреженные мины.
- Уродило? - подмигиваю ему.
- Двое суток ползали по полю, выковыривали, будь они неладны! А вас всего двое?
- Не беспокойся, мы за всю эскадрилью план выполним... Показывай, где кухня ваша.
- И-и! Кухня... У нас самих кишка кишке дули тычет. Сухари, кипяток да по банке «второго фронта» в сутки, вот и весь харч.
- М-да... Рацион не ахти... А ночевать есть где?
- Мы - в машинах, а вы... во-он видите барак? Окна, правда, выбиты, ну и дверей не хватает, но мы зашили дырки фанерой и поставили печку. Соломы кругом навалом, топи, не ленись - так упаришься. Идите в барак, а я останусь на посту охранять самолеты.
Какой ненормальный окрестил это лысое, как коленка, место «Сосной»? Я уверен, если здесь что-то и росло, так еще в мезозойскую эру... Мы шагаем в ту сторону, где в сгущающихся сумерках чернеют замеченные с воздуха строения. Начинает лепить крупный снег. В огромном помещении, бывшем амбаре, холодно, на стенах - непотребные рисунки, изображающие утехи Адама и Евы накануне изгнания из рая, сделанные, однако, опытной рукой.
Щепетильный Бабаков плюется:
- Ишь, Дюрер заборный...
Кто такой Дюрер, я не знаю, на всякий случай мычу согласно. У противоположной от двери стены - печка, коли можно так назвать железную бочку, поставленную на попа. Большая дыра вверху - для подкладывания топлива, меньшая внизу - поддувало, труба выведена в окно. Сноровистый солдат в расстегнутой гимнастерке нагибается, хватает проворно из-под ног солому, скручивает в жгуты и сует в печку.
- Ничего себе квартирка... - поеживается Бабаков, касаясь осторожно повязки. На холоде фурункулы дают знать о себе еще чувствительней.
- Чем будем червячка морить? - спрашиваю. - Придется сбегать на самолет за аварийным бортпайком.
- Вот еще новости! Мы на собственном аэродроме, какая авария? Трогать энзэ запрещаю. И вообще, если на то пошло, полезнее держать брюхо в голоде. Заповедь знаешь?
«Вот и лопал бы свои заповеди! Ему жаль, видите ли, даже то, что установлено правилами. Поистине, у скупердяя зимой снега не выпросишь... Но спорить с ним бесполезно». Подгребаю солому ближе к печке, ложусь. Солдат по-прежнему, как заводной, крутит соломенные жгуты и пихает в прожорливую печку.
- Ты что же, до утра будешь так упражняться? - спрашиваю, раздраженный его мельканием, голодухой и скаредностью Бабакова.
- Мне старшина приказал.
- У-у! Раз старшина - тут не до шуток. Одно непонятно: где твоя смекалка солдатская? Ты же сам соображать должен, проявлять находчивость. Как в параграфе устава сказано? Ищи топливо потверже, чтобы дольше горело!
Солдат, видать, из новобранцев, в уставных параграфах не силен. Долго стоит, думает натужно, затем куда-то уходит. Бабаков морщит лоб, подвигается к свету, вынимает из планшета блокнот, что-то считает, записывает и прячет блокнот обратно. Вдруг взрывается возмущением:
- Подумать только! Пять рапортов подал, чтобы поставили на самолеты «охотников» АФАИ-25, и все как в стенку горохом. Остается одно; обратиться к командующему армией.
Я не в курсе разногласий между Бабаковым и командованием по поводу фотоаппаратуры АФАИ-25, поэтому ничего, кроме недоумения, не выражаю. Бабаков видит, машет безнадежно рукой. Некоторое время молчит, затем опять вспыхивает, стучит со злостью костяшками пальцев по планшету:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});