- Чудак-рыбак! Столь любезная сердцу твоему «охота» - всего лишь тонкая ниточка для поддержания штанов, она делу не поможет, все равно упадут... Немцев надо давить мощью, массой, техникой, как они нас давят сейчас, а не всякими чепуховскими затеями.
- Почему бы вам не изложить свое мнение высшим инстанциям, если этот способ не по душе? - спрашиваю я. - А между тем вы летаете на «охоту» без всяких возражений и оговорок.
Бабаков глядит куда-то вдаль, буркает:
- Тут ничего не докажешь. На безрыбье, как говорят в Одессе, и зад соловей... Меня никто не спрашивает, что мне нравится, а что нет, надо - и все. Эффективность ударов - тьфу! А потери? Где твой друг Челенко? Пропал без вести на «охоте» в калмыцких степях. Где Корнин? Задел за бугор на предельно малой высоте, «охотясь» южнее Ставрополя. Где Уханов? Разломался надвое от попадания среднего калибра, когда возвращался на «брее» с «охоты». Где Гуаров, Ременчук, где остальные лихие «охотнички»? Всем конец. И все - на малой... Потому и бегают мурашки по спине от такой арифметики.
Все, что говорит Бабаков, фактически верно. Дорогой ценой расплачиваемся мы за неумение воевать. Правильно и то, что я рвусь в бой, не понимая сложности заданий, не думая, чем любое из них может для меня закончиться. Все это правда, я еще не переболел болезнью, которую командир отряда в авиаучилище называл «глупостью неведения».
Однако я знаю (проверял не раз), что неведение порой бывает полезным. Пребывая в этом блаженном состоянии, я не представляю препятствий, поджидающих меня на пути к поставленной цели, и потому пру напролом, надеясь на случай, тот самый случай, о котором еще Шекспир говорил, что он может быть «несчастьем для дураков и провидением для умных».
Для подражания я ищу умные примеры. Взять того же «охотника» Ведерникова. Это он, а не какой-то неизвестный из другого полка вогнал «сотку» с замедленным взрывателем в трубу водостока под железнодорожной насыпью. Счастливая случайность или сверхудачное прицеливание? Поди-ка узнай! А бомбу всадил - как там и была! И сам вернулся без царапинки.
А может, все это умышленно приписали ему, чтобы нас, кто помоложе, подзадорить, придать уверенности, взъярить? Но ведь не один Ведерников умеет шуровать так на малых высотах, разве сам Бабаков плохо стреляет и бомбит? В бою он тигр - и, как тигр, осторожный. Не любит лезть боком на гвозди, не кидается сломя голову, как некоторые... С ним летать можно, и поучиться есть чему.
Правда, любители перемывать косточки ближним болтают, дескать, он с пунктиком... А другие чем лучше? Или остальные безупречно кристальные? Так идеалов не бывает.
Бабаков старше меня, семейный, в Новосибирске у него жена и дети. Таких женатиков, как он, несколько в полку, все посылают домой деньги по аттестатам, кроме моего командира. Всезнающие канцеляристы из штаба полка треплются, будто он кладет свое жалованье на сберкнижку здесь же, на фронте. Оттого и слывет самым состоятельным человеком в части. И самым скупым. Черта с два вытянешь из него взаймы хотя бы грош! Но если попрошу я - пожалуйста. Лично мне деньги ни к чему, нанимаю для нуждающихся: он - мне, я - им, вроде ретранслятора орудую. Причем Бабаков прекрасно знал о моих финансовых махинациях, по, помнится, всего лишь раз отказал мне в ссуде, и то, вероятно, потому, что сумма показалась довольно крупной.
Просил я тогда для Захара Мочкина, или, как мы звали его, Замочкина. Был такой летчик нескладный. Не летчик, а тридцать три несчастья. Воевал-то всего ничего, а умудрился совершить 12 вынужденных посадок. И все из-за неисправных, расхлябанных моторов, выработавших ресурс. Захар - страх как переживал, охал, ахал, жаловался на ужасное невезенье, изводил нас своим нытьем. Зануда, в общем-то, был порядочный. Я решил его утешить как-то, говорю:
- Зря ты грешишь на судьбу, вспомни лучше, то ли еще бывало на заре авиации! Вот, к примеру: во время гражданской войны послали одного летуна из Анапы в Тихорецк на «Фармане» то ли на «Ньюпоре» - точно не помню, знаю лишь, что расстояние - гулькин нос, километров сто пятьдесят. И что ты думаешь? Пилотяга тот за один только рейс совершил девятнадцать вынужденных посадок! Рекорд до сих пор остался непобитым. Вот на каких аэропланах летали наши деды в трудную пору! Разве сравнишь с нашими? Или взглянем с другой стороны. Предположим, ты молодой шофер, только вылупился. Кому дадут лучшую машину - тому, кто отправляется в дальний рейс или кто отирается возле гаража? Вот то-то и оно, Замочкин, а ты все на судьбу-индейку валишь. Зря обижаешься. Ты глубокую разведку ведешь? Нет. А вынужденная посадка у переднего края - пустяк. Свои же технари эвакуируют, отремонтируют да еще в кабину тебя посадят. Другое дело - полетит во вражеский тыл «охотник» на подержанном самолете и произойдет отказ. Тогда уж кранты... На ремонт притащат разве что на фирму Мессершмитта...
В общем, в то время этому Замочкину понадобились хрустящие бумажки для тяжело захворавшей матери. Написала, что совсем стадо худо, ни полушки за душой. Может, сын пришлет малую толику на дрова да на картошку.
Другой бы переживал про себя, стеснялся горюниться на чужих глазах, а Замочкину ничто, носится с письмом по аэродрому, как с писаной торбой, и сует каждому под нос, так что письмо от лапанья стало хуже тряпки. Всем плешь проел нытьем своим.
Поскольку он страдал хронической карманной чахоткой, мы, холостяки, не очень-то считавшие деньги, решили: доживем до получки и подкинем на картошку хворой мамаше товарища, а пока посоветовали ему обратиться к нашему полковому банкиру. Но Бабаков отказал. Тогда, как было уже заведено, посредническую операцию поручили мне, но на этот раз и я получил поворот от ворот.
А еще через два дня Захара Мочкина убили. Мы, конечно, не оставили его мать на произвол, пустили шапку по кругу и отослали ей собранное.
И с тех пор на Бабакова стали недобро коситься, шушукаться по-за углам: мол, у него прямо-таки собачий нюх на потенциальных покойничков, черта с два даст взаймы, кому предстоит сыграть в ящик. Я морщился, когда прокатывались так на его счет, во мне поднималось несогласие, хотя факты - вещь упрямая. Есть давняя житейская примета, я вспомнил ее применительно к своему прижимистому командиру. Денежки копит тот, кто рассчитывает уцелеть даже в этой затяжной и яростной сече, кто намерен жить долго и безбедно. Это намерение укоренилось в голове Бабакова так глубоко и крепко, что перешло в уверенность, - очевидно, желаемое и действительное в его воображении достигли гармоничного слияния.
Вот почему мне по душе такой ведущий, с ним не пропадешь: сам будет жить и ты рядом с ним. Вот и сегодня обошлось благополучно, вернулись, В голове еще гудит эхо полета, а перед глазами... Перед глазами и ночью долго будет мельтешить свистопляска огня и свинца. На земле все переживаешь заново, но как бы в замедленном темпе. Разбираешь по деталям свои действия, выискиваешь ошибки, упущения. Если кто-либо скажет: «Тебе повезло», - это радости не приносит. Повезло - значит, немец не заметил в этот раз твою оплошность, не использовал и другой промах, по ведь раз на раз не приходится; то, что сошло с рук сегодня, завтра может обернуться по-иному... Правда, грубых просчетов у меня пока нет - мелочишки разные, но если их не изживать, они изживут тебя. И никакие твои волевые бойцовские качества не спасут. Потому и великое благо летать с надежным партнером, который и поддержит в трудную минуту, и выведет из огненного хаоса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});