— Вы хорошо знаете жизнь.
Я была немного удивлена, услышав такую характеристику, но возражать не стала, хотя чувствовала, что Клод старается мне польстить, и это было странно.
— Если родится мальчик, он станет наследником.
— В случае, если у графа не будет собственных сыновей.
— Вы достаточно хорошо осведомлены о наших семейных делах, чтобы понять, что Филипп поселился в замке только потому, что у графа нет никакого желания жениться. А если он не женится, наследником будет мой сын.
— Возможно, — сказала я. — Только зачем вы мне об этом говорите?
— Чтобы вы приняли мое предложение, пока не поздно. Дамы не могут ждать бесконечно. Сегодня после обеда я собиралась поговорить с вами, но так и не решилась.
— И что вы мне хотели сказать?
— Будем откровенны. Как по-вашему, кто отец моего ребенка?
— Ваш муж, конечно.
— Моего мужа не интересуют женщины. Он импотент. Вот видите, как это упрощает дело. Граф не желает жениться, но хочет, чтобы наследником стал его сын. Понимаете?
— Это меня не касается.
— Совершенно верно. Так вот, я хочу помочь вам. Вы удивлены, но тем не менее это правда. Знаю, я не всегда бывала с вами любезна, и вы не понимаете, откуда вдруг такая забота. Я сама не понимаю, откуда… Просто люди, подобные вам, очень ранимы. Граф всегда добивается своего. Это наследственная черта. Де ла Талям никогда не было дела ни до кого, кроме себя. Уезжайте. Позвольте мне помочь вам. Сейчас это еще в моих силах, но, если вы будете раздумывать, то упустите свой шанс. Неужели ваша карьера вам безразлична?
Я не ответила, будучи не в состоянии думать ни о чем, кроме того, что она беременна от графа. Мне не хотелось в это верить, но слова Клод не противоречили тому, что мне самой было известно. Ее план гарантирует ребенку графа титул и земли, а в роли отца перед внешним миром выступит услужливый Филипп. Эту цену он должен заплатить за то, чтобы после смерти графа, если тот умрет до него, величаться Его Светлостью и называть замок своим домом. Клод права, я должна уехать. С участием глядя на меня, она мягко сказала:
— Представляю, что вы сейчас чувствуете. Он был… внимателен, правда? Он никогда не встречал женщины, подобной вам. Вы отличаетесь от остальных, а его всегда привлекала новизна. Отсюда его непостоянство. Уезжайте, если не хотите пережить горе… большое горе.
Стоя в ногах моей кровати, она походила на призрак, вестник какой-то трагедии.
— Так мне устроить для вас эту поездку?
— Я подумаю.
Клод пожала плечами, отвернулась и скользнула к двери. На пороге она остановилась и снова посмотрела на меня.
— Спокойной ночи, — сказала она и исчезла.
Я долго лежала без сна.
Если я останусь, мне будет очень больно. Раньше я не понимала, какой мучительной будет эта боль.
11
Через несколько дней граф вернулся в замок. Он целиком ушел в себя и не искал встреч со мной. Я же после рассказа Клод старалась избегать его. Убеждая себя, что не должна верить Клод, если по-настоящему люблю графа, я все-таки чувствовала, что ее слова могут быть правдой. Странно, но это никак не отразилось на моем отношении к графу. Я любила его не за добродетели, принимая все его недостатки, а иногда и приписывая их ему — как в случае с Габриеллой или мадемуазель Дюбуа. Я поступала вопреки здравому смыслу.
В общем, я и не пыталась разобраться в своих чувствах. Мне было достаточно знать, что без графа моя жизнь станет скучной и бессмысленной. Но теперь я даже не могла спросить его, правду ли сказала Клод. Между нами была воздвигнута непреодолимая стена. Этот человек оставался для меня загадкой, и тем не менее я понимала: исчезни он из моей жизни — и мне никогда не видать счастья.
Я не ожидала от себя такого безрассудства, и все же глупо и безнадежно увлеклась. Увлеклась! Как это похоже на меня, заменять слово «любовь» любым другим из страха признать, что я по-настоящему влюблена.
Наступили напряженные дни. Твердо уверена я была лишь в одном: долго так продолжаться не может. Обстановка накалилась, приближалась развязка. Когда все разрешится, определится и мое будущее.
На фоне всеобщего предпраздничного настроения наступал решающий момент в моей собственной судьбе. Работа близилась к завершению, вскоре я должна была уехать из замка. Следовало поговорить об этом с графом, но при мысли, что он выслушает меня и спокойно даст мне расчет, я приходила в отчаяние.
Со своим строгим английским воспитанием я запуталась в феодальной жизни замка и, похоже, напрасно пыталась стать ее частицей. Как утопающий за соломинку, я хваталась за спасительное «похоже». Это слово было моей последней надеждой.
В те дни томительного ожидания у меня вдруг возникло смутное ощущение опасности. Нет, не той, которой подвергается любая безмозглая вертихвостка, размечтавшаяся о невозможном романе. Угроза была в чем-то другом. Мне казалось, что за мной следят. Легкие шорохи — явственные, но необъяснимые, — беспричинная тревога, постоянное желание оглянуться и посмотреть, нет ли кого у тебя за спиной. Предчувствие беды возникло неожиданно и постепенно крепло.
Я ни на минуту не забывала о ключе и всюду носила его с собой — в кармашке нижней юбки. Я обещала себе, что покажу ключ графу и мы будем искать тайник вместе, но после рассказа Клод была не в силах встретиться с ним.
Я дала себе еще несколько дней на поиски, втайне мечтая, как приду к графу и объявлю, что нашла изумруды, ибо я все больше утверждалась во мнении, что у меня в руках ключ от тайника с сокровищами. Возможно, в глубине души я надеялась, что он, потрясенный моей находкой, изменит свое отношение ко мне.
Какие, однако, вздорные идеи приходят в голову влюбленным женщинам! Они живут в мире романтических грез, строят воздушные замки и убеждают себя в их реальности. Нет уж, я не из их числа.
Граф не проявлял интереса к настенной росписи, и это меня удивляло. Не поговорила ли с ним Клод? Может быть, они вдвоем посмеиваются над моей наивностью? Если она действительно ждет от графа ребенка, то они, должно быть, весьма откровенны друг с другом. Романтичная сторона моей души отталкивала эту мысль, но с практической точки зрения такое положение вещей казалось логичным — а разве французы не славятся логическим складом ума? То, что я со своим английским воспитанием считала аморальным, было приемлемо для их французской логики. Граф, не имеющий ни малейшего желания жениться, но мечтающий передать имя, состояние и земли сыну; Филипп, в случае смерти графа наследующий все это и пользующийся замком вплоть до совершеннолетия его ребенка — точнее, племянника; Клод, получающая возможность блаженствовать с любовником, нимало не беспокоясь о своей чести. Конечно, это была вполне вероятная ситуация, но мне она казалась отвратительной. Из страха выдать возмущение, я не делала попыток встретиться с графом. Я выжидала.