обывательский вкус: «1916 год был на исходе. Заканчивался один из самых мрачных периодов русской истории. Трон был обречен, монархия доживала последние дни». Далее шли кадры победной хроники – торжество восставших солдат и матросов, залпы орудий, лозунги, транспаранты и финальный титр, крупно, красной краской: «25 октября 2017 года началась новая история России». Хотя, по дерзкому признанию режиссера, ему больше нравился хулиганский финал – пародийный, смешной, кощунственный: «Набережная, толпа, царь, дамы, полынья… И вдруг из этой полыньи поднимается гигантский фаллос, и Распутин выбирается по нему, как по шесту…»31.
Всё в России действительно сбывалось по-Достоевскому – главным образом, бесовщина.
Пырьев, конечно, на том – промежуточном – этапе картину закрыл.
Скорее всего, на концепцию и настроение «Агонии» повлиял еще и исторический роман-хроника В. Пикуля, посвященный Григорию Распутину (сокращенная цензурная версия называлась «У последней черты» – осколок ленинской цитаты). Полное название романа звучало красноречиво: «Нечистая сила. Политический роман о разложении самодержавия, о темных силах придворной камарильи и бюрократии, толпившейся возле престола; летопись той поры, которую зовут реакцией между двумя революциями; а также достоверная повесть о жизни и гибели “святого чёрта” Гришки Распутина, возглавлявшего сатанинскую пляску последних “помазанников Божиих”» (1972–1975).
Основным источником романа автор называл семитомный сборник «Падение царского режима», вышедший в СССР в 1924–1927 годы и содержащий стенографические отчеты допросов 59 высших министров, жандармов и чиновников Российской империи, проведенных в 1917 году Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства. Роман отличался тотальным презрением к династии Романовых в целом и ко всем ее представителям в частности. Приведу всего один пример: «Пребывание в лейб-гусарах, которыми командовал “дядя Николаша” (великий князь Николай Николаевич), увлекло наследника. Повальное пьянство здесь начиналось с утра, а к вечеру уже наблюдали зеленых чертей. Иногда гусарам казалось, что они совсем не люди, а… волки. Они раздевались донага и выбегали на улицу, залитую лунным светом. Голые, вставали на четвереньки, терлись носами и кусались. Задрав к небу безумные лица, громко и жалобно завывали»32.
Дальнейшее – в том же духе: необузданное, нескончаемое пьянство, грязнейший разврат, дичайшее невежество членов царствующего дома; и не было такого мерзкого слуха, такой отвратительной сплетни, которые бы здесь с особым смаком и азартом не были бы задействованы, дабы опорочить и оскорбить всех персонажей, причастных к дому Романовых, включая, разумеется, и Распутина, даже главным образом его.
…Сегодня «Агония» смотрится как идейно-выверенное произведение киноискусства, в духе ленинской цитаты. Разве что Алексею Петренко в роли Распутина, с его бешеным темпераментом, пластикой дикого зверя, сочетанием нечеловеческой силы и трусливой слабости, плотоядной развращенности и напускной религиозности, удалось создать нетривиальный образ-метафору (много позднее замечательный актер чурался созданного им образа). Да и Анатолий Ромашин в роли Николая II смог воздержаться от карикатуры и сыграл человека, своей нерешительностью и бездействием погубившего страну. И конечно, тревожная, завораживающая музыка Альфреда Шнитке…
Но даже Достоевский, кто угадал так много, предвидел так пронзительно, не представлял себе всего масштаба бесовщины, которая через три десятилетия после его ухода возьмет верх над страной. Впрочем, всё опять-таки сбылось по пророчеству главного беса из романа: «И застонет стоном земля… и взволнуется море… и рухнет балаган…» (10: 326). Замечу – не страна, не империя, а балаган…
Когда плюсы и минусы меняются местами… Что остается?
Эпоха перестройки сорвала замки с кованого сундука, где хранились тайны царской семьи, и из него кто хотел, смог вытащить то, что хотел и надеялся найти. Кино зажило новой, вольной жизнью – без партийных установок, идеологических обязательств, художественной цензуры. Начался поиск новых тенденций в осмыслении истории российской монархии, краха последнего царствования и злого гения (демона) императорского дома России Григория Распутина. Вал документальных и псевдодокументальных картин с грифом «Странное дело», «Тайны века» и т. п. заполонили прилавки книжных магазинов и экраны телевизоров.
Открыл череду картин о царской семье фильм Карена Шахназарова «Цареубийца»33 – и в нем полностью отсутствовал Распутин, не осталось даже тени убиенного старца. В центре картины двое – пациент психиатрической больницы, возомнивший себя убийцей Александра II Гриневицким и убийцей Николая II Юровским (Малькольм Макдауэлл), и врач-психиатр, по мере работы с пациентом-шизофреником привыкающий к мысли, что он и есть Николай II (Олег Янковский). Психологический поединок персонажей должен был дать ответ на два вопроса. Вопрос Юровского: почему именно он, сын старьевщика, личность мелкая и заурядная, должен был убить русского царя, и вопрос царя: кто тот человек, который должен его убить вместе со всем семейством.
Анализируя картину, можно, конечно, всецело сосредоточиться на отчасти мистическом предупреждении старого доктора психбольницы (Армен Джигарханян) – «в сознании человека существуют такие вещи, которых лучше никому никогда не касаться», – а также на том, как причудливо оно сработало в сюжете. Но здесь важно другое: впервые за семьдесят лет фильм, сделанный в СССР, но уже без цензуры, показал царскую семью с искренней симпатией, с волнением, увидя в Николае II и его супруге достойных людей, попавших под безжалостное колесо истории. Впервые чувства авторов картины – на стороне императорской четы и их детей, а не на стороне убийц. Впервые пронзительно осознается, что Юровский, посягнув на самую известную монархическую династию в мире, чтобы попасть в учебники истории и остаться в них навсегда, промахнулся: нет, он выстрелил и попал царю в сердце, но кровавый замысел не сработал, – как он был никем и ничем, так и остался всего лишь пружинкой в нагане, винтиком революции.
«Кровь по совести», кровь из тщеславного желания прогреметь и прославиться на века, пролилась зря: величайшая царская династия, уничтоженная рукой ничтожества, дерзнувшего запечатлеть себя в истории (жалкие геростратовы лавры), вернула к себе уважение и симпатии потомков, несмотря ни на что. «Может быть, Россия станет счастливее, если убьете всех нас?», – мысленно спрашивает своих убийц Николай II – Олег Янковский, чье природное благородство более всего убеждало, что последний русский царь трагически понимал: Россия от убийства его семьи счастливее не станет. Раскольников, став убийцей, избавив мир от зловредной и алчной старухи, не осчастливил человечество; Феликс Юсупов, убив Распутина, не спас Россию; Юровский, убив царскую семью, остался тем же ничтожеством, что и был всегда, и в «великие» не вырос.
Фильм, снятый в переломный для страны момент, когда рухнул Советский Союз, причудливым образом сомкнулся с 1918 годом, когда была убита семья Романовых.
Российская картина Глеба Панфилова 2000 года «Романовы. Венценосная Семья», вышедшая со слоганом «История семьи… История любви… История России»34, продолжила тенденцию реабилитации и затем и канонизации Николая II и его семьи. Фильм завершается документальными съемками из Храма Христа Спасителя, где, при огромном стечении народа, состоялась служба (ее вел Патриарх Алексий II), утвердившая последнего русского царя