руку, выхватывает у меня стрелу и спрыгивает с дерева. Каролина вскидывает руки, как будто думает, что сможет поймать его. Вместо этого она падает на землю под его тяжестью и заваливается назад. Пистолет и фонарик вылетают у нее из рук и оказываются где-то в кустах. Она с глухим стуком опрокидывается на спину, прижимая Тедди к груди, чтобы он не ушибся.
– Ты не ударился? Тедди, малыш, с тобой все в порядке?
Он садится, оказавшись верхом на животе у Каролины. Она все еще продолжает обеспокоенно спрашивать, все ли с ним в порядке, когда он с размаху всаживает стрелу ей в шею. По-моему, она даже не понимает, что ранена, пока он не вытаскивает древко и не вонзает его в ее шею снова, еще три раза. К тому времени, когда она начинает кричать, у нее уже нет голоса; из горла у нее вырывается лишь влажный булькающий всхлип.
Я кричу: «Нет!» – но Тедди не останавливается – или, вернее, Маргит не останавливается. Она не может контролировать все тело своего сына целиком, только правую руку, но эффект неожиданности дал ей преимущество. Каролина захлебывается собственной кровью. Собаки лают громче, привлеченные шумом борьбы. Мужские голоса приближаются. Они говорят, что спешат на помощь, кричат, чтобы мы не переставали шуметь. Я кувырком слетаю с дерева и оттаскиваю Тедди от Каролининого тела. Кожа у него горяченная на ощупь, как кипящий чайник. Каролина бьется в конвульсиях на земле, зажимая разорванное горло; Тедди весь с ног до головы покрыт кровью. Она у него на волосах, на лице, ею насквозь пропитана вся пижама. Мне каким-то образом удается сохранить хладнокровие и ясность рассудка. Я понимаю, что Маргит только что спасла мне жизнь. И если я хоть немного промедлю, Тедди проведет остаток жизни в исправительном заведении.
Он все еще сжимает в правой руке стрелу. Я поднимаю его и прижимаю к себе изо всех сил, чтобы моя одежда тоже испачкалась кровью. Потом на руках несу его по тропинке на берег Королевской реки. Я захожу в воду, и мои ступни тут же погружаются в топкий ил. Я делаю еще один шаг и еще, заходя все глубже и глубже, пока мы не оказываемся по пояс в воде. Холод приводит Тедди в себя. Его зрачки возвращаются на место, маленькое тельце обмякает у меня в руках. Он выпускает из руки стрелу, но я успеваю подхватить ее, прежде чем она упадет в воду и окажется унесена течением.
– Мэллори? Где мы?
Тедди в ужасе. Представьте, что вы очнулись от транса и обнаружили себя в темном лесу, по горло в ледяном ручье.
– Все в порядке, Тедди-медведик. – Я умываю его водой, пытаясь оттереть со щек кровавые разводы. – Нам ничего не угрожает. Все будет хорошо.
– Это нам снится?
– Нет, малыш, прости. Это все по-настоящему.
Тедди показывает на берег.
– Почему там собака?
Большущая собака, черный ретривер, яростно принюхивается и заливается исступленным лаем. Из леса выбегают несколько мужчин, одетых в светоотражающие жилеты и с фонариками в руках.
– Нашел! – кричит один. – Женщина и ребенок, чуть ниже по течению ручья!
– Мисс, вы ранены? У вас кровь?
– Ребенок в порядке?
– Вы в безопасности, мисс.
– Позвольте вам помочь.
– Ну, малыш, давай руку!
Но Тедди лишь еще крепче вцепляется в меня обеими руками. Со стороны реки приближаются еще полицейские с собаками, окружая нас со всех направлений.
Потом чуть издалека слышится женский голос:
– Тут у меня еще одна! Взрослая женщина, пульс отсутствует, дыхание отсутствует, множественные ножевые ранения.
Нас уже окружили со всех сторон, везде мелькают лучи фонариков. Невозможно понять, кто главный, потому что все говорят разом: все в порядке, вы в безопасности, вам ничто не угрожает, – но они видят на нашей одежде кровь, и я чувствую, что они напряжены. Тедди тоже напряжен.
– Все в порядке, Тедди-медведик, – шепчу я ему на ухо. – Они пришли нам помочь.
Я подношу его к берегу и осторожно опускаю на землю.
– Она что-то держит в кулаке.
– Мисс, что это у вас в руке?
– Будьте так добры, покажите нам, пожалуйста.
Один из полицейских хватает Тедди за локоть и оттаскивает в сторону, на безопасное расстояние, и они все снова начинают кричать. Все хотят, чтобы я медленно вышла из воды и положила стрелу на землю – и да, кстати, есть ли у меня при себе еще какое-либо оружие? Но я больше их не слушаю, потому что замечаю в отдалении, за кольцом полицейских, еще один силуэт. В свете луны ее белое платье кажется серебряным, а голова безжизненно клонится набок. Я поднимаю левую руку, демонстрируя всем сломанную стрелу.
– Это была я, – говорю я им. – Это я сделала.
Я протягиваю руку и роняю стрелу на землю. А когда снова вскидываю глаза, Маргит уже нет.
Год спустя
Изложить эту историю на бумаге было нелегко, но я уверена, что читать ее тебе было еще труднее. Много раз я была готова бросить эту затею, но твой отец умолял меня продолжать писать, пока еще все подробности свежи в моей памяти. Он был уверен, что когда-нибудь в будущем, лет через десять или даже через двадцать, ты захочешь узнать правду о том, что на самом деле произошло в то лето в Спрингбруке. И он хотел, чтобы ты услышала эту историю от меня, а не из какого-нибудь дурацкого криминального подкаста.
Видит бог, таких подкастов было великое множество. Как и сенсационных репортажей в новостях, кричащих заголовков в газетах и вечерних ток-шоу, разошедшихся на многочисленные шутки и мемы. За несколько недель, последовавших за твоим спасением, на меня обрушился шквал телефонных звонков от представителей самых разнообразных средств массовой информации. Понятия не имею, каким образом они раздобыли мой телефон, но все обещали одно и то же: дать мне возможность рассказать мою часть истории, защитить мои действия собственными словами, с минимальным вмешательством. А еще они обещали мне большие деньги, если я соглашусь дать им эксклюзивное интервью.
Но после долгого обсуждения с твоим отцом мы оба решили не появляться в средствах массовой информации. Мы выпустили совместное официальное заявление, в котором сообщили, что ты воссоединилась со своей семьей и что тебе необходимо время, чтобы излечиться от психологических травм, и попросили нас не беспокоить. После этого мы сменили номера телефонов и адреса электронной почты в надежде, что люди рано или поздно про нас забудут. Для этого понадобилось несколько недель, но это произошло. В конце концов нас оттеснили на второй план новые, более громкие события. Какой-то псих открыл стрельбу в продуктовом магазине в Сан-Антонио. Мусорщики из Филадельфии бастовали на протяжении восьми недель. В Канаде женщина родила восьмерняшек. И мир забыл про нас.
Первые мои несколько попыток рассказать эту историю