— Все, разговоры окончены, — объявила Нина, появляясь в комнате. Она взяла Святого за руку и, как ребенка, увела за собой.
Я встал с табурета и подошел к полуоткрытой двери, заглядывая в маленькую комнатку — спальню Нины.
Святой стоял возле кровати, опустив руки и свесив голову. Нина расстегнула на нем рубашку, потом брюки. Приказала ему что-то, и он послушно переступил через брюки. Он был очень худым. Нина взяла его за плечи, развернула к себе спиной. Поперек лопаток я увидел несколько воспаленных рубцов. Нина протерла его спину комком ваты. Запахло чем-то медицинским, приятным. Затем Нина завернула Тусена в халат, и оба скрылись из поля зрения. Заскрипели пружины — Тусен улегся на кровать.
Нина вышла из комнаты так стремительно и внезапно, что приложила меня дверью.
— Подсматривали? — осведомилась она.
Я неопределенно пожал плечами и потер ушибленный лоб.
— Это ничего, — утешила меня Нина. — Святой поначалу на всех так действует. Хочется понять, что это за существо.
— И что это за существо?
— Еще не догадались?
— Честно говоря, нет. Фанатик, возможно. Он католик? Иезуит?
— Он краснодеревщик, — ответила Нина.
— Так прозаично?
— Во Франции самая низменная проза жизни в любой момент может внезапно обернуться героизмом, — сказала Нина. — Вы читали рассказ Мопассана «Пышка»?
Я молча покачал головой.
— Понятно, — после короткой паузы заключила Нина. — В моторах «Майбах» вы разбираетесь лучше, чем в беллетристике.
— Приблизительно так, — отпираться было бессмысленно.
— Ладно, вот вам еще одна история. Еще одна история о Сопротивлении, о том, как малое превращается в великое… До войны Святой работал в мастерской, которая принадлежала его семье. Когда пришла весть о том, что немцы перешли Сену, вся семья бежала из Парижа. После скитаний под бомбежками, потеряв близких, Тусен добрался до Тулузы. Деньги кончились, есть было нечего. Ему было семнадцать лет. Однажды, бродя по Тулузе в поисках работы, он прошел по площади Сен-Сернен, не заметив, что вся она окружена полицейскими. Тех, кто входил в этот круг, задерживали и спрашивали бумаги. У Тусена не оказалось никаких документов, они сгорели во время бегства. Задержанных отправили в префектуру и заперли, а в середине ночи затолкнули в фургон и куда-то увезли. Выгрузили в темноте перед каким-то зданием. И здание, и небольшой парк перед ним были обнесены колючей проволокой.
— И что это было? — спросил я. — Лагерь?
— Да, лагерь Клерфон недалеко от Тулузы. Задержанных загнали в здание и начали переписывать. Тусен стоял одним из последних в очереди. Он закашлялся — у него плохие легкие, — и один из французских офицеров неожиданно приказал ему выйти. Они снова очутились в парке. Офицер подвел его к ограждению, раздвинул колючую проволоку, велел выбираться и немедленно уходить из Тулузы. Тусен не стал задавать вопросов. Почему тот человек его спас — осталось загадкой. Но с тех пор Святой в Сопротивлении.
— Так он поэтому спрашивал про лагерь? Хочет знать, чего избежал?
— Мне скоро уходить на работу, — сказала Нина. — Комнат у меня две. Я, уж простите, буду спать на софе, так что постелите себе на полу. — Она кивнула на гору барахла, закрытого шалью. — Возьмите себе одеяло, какое хотите, белье, если не любите спать на голом. У меня всё не очень чистое, но это ничего?
— Ничего, — ответил я. — А вас не смутит, что я буду спать с вами в одной комнате?
Нина тихонько засмеялась.
— Да я могла бы даже переночевать с вами в одной постели, но софа у меня узкая — вдвоем мы на ней просто не поместимся.
Нина собиралась на работу: складывала в сумочку косметику, пропуск. Она непрестанно двигалась, ходила по комнате, заставила меня отвернуться и надела другое платье. Потом я помог ей застегнуть пуговицы на спине. Она двигала лопатками, задевая мою ладонь. Чтобы мне удобнее было застегивать, она подняла и удерживала рукой волосы, открыв шею.
— Невозможно спать, пока ты бегаешь тут, как рассерженная мышь, — раздался голос, и на пороге комнаты появился Тусен в старом полосатом халате. Он стоял босиком на нечистом полу.
— Ты подслушивал? — возмутилась Нина.
— Ну, Эрнст же подсматривал, — засмеялся Святой.
Я понял, что краснею. Со мной такого не случалось уже сто лет.
— Нина рассказала вам про меня, в общем, правильно. И мой интерес к лагерям объясняется именно этим, — кивнул мне Тусен. — Вы поможете нам, товарищ? Сейчас у нас каждый человек на счету.
— Помогу в чем?
— Взорвать главарей «Триколора» в отеле «Маджестик», конечно.
Я ошеломленно замолчал. До сих пор мне казалось, что я понимаю, о чем здесь разговаривают.
Тусен помолчал, всматриваясь в мое лицо, и совсем тихо прибавил:
— Я не сумасшедший и не фанатик, товарищ.
— Святой! Немедленно в постель! — закричала Нина.
Он рассмеялся и бесшумно скрылся в комнате.
Нина надела туфли, набросила пальто. Предупредила, что вернется поздно, Revue заканчивается после полуночи.
Я проводил ее до выхода, вернулся в комнату и начал разбирать вещи. Добыл два одеяла, одно постелил, другим укрылся. Долго лежал без сна, глядя в потолок. Несколько раз Святой принимался кашлять, потом опять затихал за дверью. Мне было очень тепло.
3. ОТЕЛЬ «МАДЖЕСТИК»
Нина вернулась домой около трех часов ночи и долго сидела с Тусеном. О чем-то они тихо разговаривали, несколько раз Нина выходила за питьем или мочила полотенце под краном. К рассвету Святой исчез, а Нина наконец крепко заснула.
Поднялись мы после полудня. Солнечный свет желтой кляксой лежал на полу посреди комнаты и казался чем-то вроде старой собаки. Казалось, подзови его — и он нехотя поднимется, подойдет и ткнет тебе в ладонь холодным носом.
Нина принялась готовить поздний завтрак.
— До одиннадцати вечера я совершенно свободна, — сообщила она, взбивая омлет. — Чем займемся?
Волосы она заколола, подняв наверх, и я видел ее затылок с легким светлым пушком.
Я уже привычно плюхнулся в кресло.
— Вы меня что, усыновили? — осведомился я.
Она, смеясь, обернулась ко мне:
— А вы против?
— После майора Кельтча я еще не встречал человека, которому доверил бы мое усыновление.
— Кто такой майор Кельтч?
— Первый командир нашего полка.
Она подала мне на колени тарелку.
— Ешьте немедленно! Сейчас будут еще хрустящие хлебцы.
Я расковырял ложкой омлет и обнаружил на дне тарелки облезлый золотой вензель.
Нина быстро закончила с готовкой и устроилась на подоконнике, подобрав под себя ноги.
Она разгрызла хлебец, выпила полчашки какао.
— Когда я стану старушкой, непременно заведу у себя гостиную и в ней — большой обеденный стол, накрытый скатертью с тяжелыми кистями… А каким он был, ваш первый командир?
— Он бы вам не понравился, — сказал я. — Он был идеальным германским офицером. Высшей пробы. Усы. — Я показал, какие усы: закрученные. — Отличная выправка. Безукоризненные манеры. Прекрасно держался в седле…
Нина внимательно посмотрела на меня:
— Дело ведь не в нем, а в вас.
— Наверное, — не стал отпираться я. — До тридцать пятого мы все были как сироты. И вдруг нас словно забрали с улицы в большой общий дом. Дали товарищей, работу… Всё, что требуется для счастья.
— Похоже на кинокартину, — заметила Нина. — Кстати, вы давно были в кино?
Я задумался. На ее вопросы следовало отвечать точно. Она не задавала вопросов, если ее не интересовал ответ. И умела терпеливо ждать.
— Не помню, — выдавил я наконец. — Давно.
— Давайте сходим, — предложила она. — На какую-нибудь глупую комедию с песенками.
Ох, не стоило мне вспоминать о Кельтче и тех хороших деньках… Я как будто единым махом протрезвел. Что я вообще сейчас делаю? Сижу с какой-то русской балериной в мансарде полуразрушенного дома, откровенничаю с ней, пью какао. А ведь она подпольщица, террористка. О чем, хотелось бы знать, шептался с ней ночью Святой?
— И много немецких офицеров вы вот так выгуливали в кино? — неожиданно поинтересовался я.
Она подняла тонкие брови:
— Почему вас это беспокоит?
— Так это не должно меня беспокоить?
Улыбка сошла с лица Нины. Она поставила свою чашку, отвернулась к окну и замолчала, замкнулась.
Так. Самое разумное сейчас — нанести визит в ближайший отдел Милиции.[58] А потом поселиться в респектабельном отеле, как я с самого начала и намеревался. Провести несколько дней в роскоши. Что, в самом деле, Эрнст Тауфер не заслужил маленького личного кусочка роскоши? Вечером — непременно посетить Revue, полюбоваться на ножки француженок. Заказать в номер девочку и шампанское. Или нет, только шампанское, без девочки. Девочка может оказаться террористкой.