Читать интересную книгу Большая восьмерка: цена вхождения - Анатолий Уткин

11 января 1991 г. Национальный комитет спасения Литвы объявил о восстановлении конституции Литовской ССР. 11 января 1991 г. советские десантники заняли главный печатный комбинат в Вильнюсе. Советские войска заняли несколько зданий, на которые претендовала Компартия Литвы. 13 января 1991 г. в Вильнюсе пролилась кровь.

Посла Мэтлока разбудил 13 января 1991 года звонок его заместителя — Джеймса Коллинза (будущего посла Америки в России). Подразделение «Альфа» пошло в атаку на телевизионную башню в Вильнюсе. Предполагалась атака на литовский парламент, где забаррикадировались литовские депутаты. Мэтлок записывает для себя: «Обманывает ли Горбачев или события вышли из-под контроля?»

И тут Горбачев дал слабину. Во второй половине наступившего дня в Министерство иностранных дел СССР были вызваны послы США, Британии, Франции, Германии и Финляндии. Они собрались в том зале, где обычно с ними встречался Шеварднадзе. Теперь от лица Министерства выступил Первый заместитель министра Анатолий Ковалев. Он сказал, что только что прибыл из кабинета президента Горбачева и хотел бы передать сообщение главам соответствующих правительств. Самым главным было следующее: «Президент желает заверить своих иностранных коллег, что он не ответственен за атаку на телевизионную башню». Горбачев к кровавым событиям в Вильнюсе отношения не имеет. (Кто после этого мог оставаться лояльным Горбачеву?) Ответом было пораженное молчание.

Престиж Горбачева пополз к нулю, когда он отказался взять на себя ответственность за происшедшее в Вильнюсе кровопролитие. Всякий, кто когда-либо разговаривал, был знаком или имел контакт с советскими военачальниками, твердо знает, что советские генералы никогда не пойдут на кровопролитие без твердого, определенного политического приказа сверху. Можно ли себе представить, что в центре Тбилиси в апреле 1989 года, в Баку в январе 1990 года и близ телевизионной башни Вильнюса в январе 1991 года советские генералы — на свой страх и риск — пошли в боевую атаку против своего же народа? Немыслимо. Но человек, несомненно отдавший приказы, предпочел спрятаться за спины других.

Или он потерял контроль над событиями? Посол Мэтлок потребовал, чтобы президент СССР немедленно выступил с официальным заявлением на данную тему. Мэтлок западному коллеге: «Я не знаю, во что верить: самое трудное — это предположить, что Горбачев не знает, что происходит, но одновременно я не могу понять, почему он шлет нам это послание, если оно ложно. Едва ли он желает усилить подозрения, что он потерял контроль над собственным правительством». Один из западных послов: «Что же хуже — возможность того, что Горбачев спланировал это, или то, что он потерял контроль над вооруженными силами?» — Мэтлок: «Мне не нравятся оба варианта».

Горбачев предпочитает считать, что он «ничего об этом не знал». На следующий день либералы в его окружении (Яковлев, Бакатин, Черняев, Игнатенко) выработали для Горбачева план: выехать в Вильнюс, признать допущенную несправедливость и огласить литовскую независимость. Заместитель мэра Москвы Сергей Станкевич назвал события в Вильнюсе «самым сильным из всех ударов по перестройке».

Колебания Горбачева достойны более талантливого пера. Вначале он согласился с либералами, но затем поддался жесткости силовиков. Он не только не полетел в Вильнюс, но согласился с представителями силовых министерств на том основании, что его личная безопасность не может быть обеспечена332. Горбачев не только не приехал в Вильнюс, но и не отделил себя от тех, кто готов был на силовое решение вопроса. Фактически Он ассоциировал себя с силовиками.

На следующий день Ельцин созвал экстренное заседание Верховного Совета РСФСР. Он сказал послу Мэтлоку: «Если силы Центра могут нанести удар по прибалтам, они могут это сделать и в отношении нас». Его беседа с Горбачевым в Кремле была грубым нажимом, Горбачев тоже отошел от деликатности. И все же дал слабину — согласился послать «примирительную комиссию в Вильнюс. Он надеялся повлиять на людей Ландсбергиса без применения силы. Увы, ни Ландсбергис, ни Ельцин не были такими людьми. Нашла коса на камень.

Но и Горбачев пока держался. Утром 13 января советские войска в Вильнюсе возобновили атаку на телевизионную башню, продолжавшую национальную трансляцию. Пятнадцать убитых, несколько сот раненых, малый Тяньаньмынь.

Внимательнее всех за событиями следила американская разведка ЦРУ — в данном случае во главе с начальником Советского отдела Джорджем Колтом. В Белом доме Кондолиза Райс провела все утро, беседуя с представителями ЦРУ и государственного департамента. Пол Гобл, специалист по советским национальностям, встретился с Эндалом Липмаа, эстонским министром, который был убежден: «На следующей неделе наступит очередь Риги, а неделей позже — Таллина.

Бейкер тем временем путешествовал по Европе и Ближнему Востоку в попытке скрепить антииракскую коалицию. В три часа ночи Райс связалась с Денисом Россом, который ездил вместе с госсекретарем. Решено было послать в Москву ноту протеста.

В Америке Райс проводила аналогию: когда Запад в 1956 г. был занят Ближним Востоком, Хрущев послал танки в Венгрию. Сейчас Запад занят Ближним Востоком… Роберт Гемперт из Совета национальной безопасности сказал, что «это вызов нам как супердержаве». А Горбачев (американцы назвали это буффонадой) продолжал категорически отказываться от какой-либо связи с событиями в Вильнюсе. Особенно фарсово это звучало с трибуны Верховного Совета СССР. Виновниками быстрого спуска к гражданской войне он справедливо при этом назвал Ландсбергиса и его окружение, ослепленных национализмом.

Что должны были думать сторонники Горбачева, когда тот говорил, что «сообщение о трагедии пришло ко мне совершенно неожиданно. Я узнал о нем значительно позже, когда меня разбудили». Признание этой версии действительно означало, что Горбачев потерял верховную власть в стране. Но ЦРУ считало, что Горбачев одобрил размещение десантных войск в прибалтийском регионе и не мог быть не в курсе всего, происходящего здесь333.

В главных кабинетах Вашингтона спорили о том, как назвать противников Горбачева справа. Президенту Бушу не нравилось, когда их называли консерваторами. Буш себя считал консерватором. ЦРУ начало применять термин традиционалисты. Джордж Колт называл их ленинисты. А Кондолиза Райс звала их реакционерами. Проще других был Фриц Эрмарт: плохие ребята. Горбачев был с этими ребятами, пока из Вашингтона не пригрозили отменой февральского визита и своего рода мировой пропагандной поркой. Горбачев звонит в эти дни Бушу, Колю и Миттерану, жалко оправдываясь, что «он ни при чем» и желает оставаться в клубе западных лидеров. Чтобы восстановить status quo ante, Горбачев вместе с Яковлевым принимает всех иностранцев, удосужившихся быть в Москве в эти дни. Он обещает создать порядок, основанный на законе. Он сравнивает себя с мореплавателем, который потерял из виду землю и находится во власти морской болезни.

По американской оценке, «Вильнюс и Ригу нельзя квалифицировать как некий Тяньаньмынь. Когда настал момент истины, китайские руководители в июне 1989 г. хладнокровные в отношении мирового общественного мнения, установили курс китайской политики на многие года вперед. По контрасту, Горбачев постоянно колебался — прежде всего потому, что был сверхчувствителен к тому, что внешний мир думает о нем»334. Ориентируя Пуго и военных на использование насилия, Горбачев отталкивал от себя демократов и националистов. Но, сдерживая сторонников твердой линии от выполнения ими до конца своих задач, он отталкивал от себя и верных среди силовых структур. В январе 1991 г. Горбачев еще мог полагаться на «середину» между левыми и правыми, но эта его социальная база постоянно уменьшалась, делая президента все более одиноким и уязвимым.

Фактом является то поразительное обстоятельство, что ни Горбачев, ни какой-либо другой советский руководитель не сделал публичного заявления по поводу происшедшего в Вильнюсе.

Все происходящее работало на пользу одному лишь Ельцину. Ельцин вылетел в Таллин. Здесь он подписал с прибалтами «договор о взаимной поддержке», огласил совместное с тремя лидерами прибалтийских республик заявление, осуждающее нападение на вильнюсскую телебашню. Он обратился к войскам, мобилизованным на территории Российской Федерации и ныне расквартированным в Прибалтике, с призывом не стрелять в мирное население. Ельцин признал «суверенитет других республик» и запретил гражданам РСФСР участвовать в «вооруженных конфликтах, затрагивающих суверенитет других стран». В отличие от Горбачева он, крушитель государственности, не прятался за чужие спины. Обращаясь к российским военнослужащим, он сказал: «Помните свои собственные дома, настоящее и будущее своей собственной республики, своего собственного народа. Насилие против законных институтов балтийских народов вызовет кризис в самой России и повредит русским, живущим в других республиках». Это была крайняя точка разногласий, Ельцин оспаривал право Горбачева использовать вооруженные силы. Теперь он требовал лояльности себе, не Горбачеву. То была страшная дуэль, на кону было единое государство.