Читать интересную книгу Дикая степь - Лев Пучков

…Проводив побратима, Бокта обошел балку, выбрал на склоне, в редких кустиках, место понепригляднее, да чтоб не наступили конные, и стал неторопливо копать ножом для себя малый схрон. Аккуратно сняв дерн, поделил на четыре куска, с верхнего срезал малость для обзора, углубил ямку, раскидав далеко влажную стылую землю, и прилег — примерился, как оно будет.

Через некоторое время издали послышался стук копыт. Бокта резво улегся в ямку, настелил на себя дерн, поерзал, устраиваясь поудобнее, и затих, глядя через неширокую щель, что получилась от срезанного куска.

В балку спустились пятеро конных. Двоих Бокта узнал — те самые служивые, что им припас да лошадей передавали. Покружились на том месте, где пластуны снедали, зачем-то подняли с земли обглоданные бараньи ребра, хвостики от луковиц, на свет поглядели, понюхали.

Заприметив шесты, притороченные к седлам, Бокта сразу и не понял, для чего они нужны. Конные выехали из балки, соединили шесты, укрепили на пригорке, стали держать — давешний знакомец, жилистый, вскарабкался наверх, вытащил из-за пазухи трубу, долго смотрел в ту сторону, куда уехал Никита. Высмотрев что-то для себя полезное, довольно воскликнул и слез. Шесты разобрали, вновь приторочили к седлам и ускакали.

— Вон как! — ухмыльнулся Бокта, не спеша выбираться из своего убежища. — Надо взять на заметку. Хитро…

Бывалый пластун поступил верно, решив потерпеть в своем схроне. Спустя какое-то время прибыли еще двое конных. Тоже зачем-то спустились, потоптались на месте, поглазели на остатки пиршества беглецов и, выбравшись наверх, неспешно припустили вслед за дозором.

— И долго вы тянуться будете? — недовольно проворчал Бокта, отряхнувшись от земли и осторожно карабкаясь на склон. — Мне теперь здесь ночевать через вас, что ли?

Обоз прошел мимо балки стороной — прятаться не пришлось. Обозные вели себя беспечно, негромко галдели, кто-то даже напевал в передней кибитке. Едва вздев взор над краем балки, Бокта сосчитал людей, приметил, сколько сменных лошадей, и между делом узнал командира отряда — лейтенанта Егорку Кудрина.

— Ага! Вон, значит, кто нас пасет… — Пластун задумчиво поскреб затылок. — ^ Понятно…

Кудрин, несмотря на молодость, был известен как большой знаток степного края, хороший офицер и вообще неглупый парень. В его послужном списке числились несколько экспедиций супротив волжского разбойного люда и… странная дружба с Тайной канцелярией. Потому странная, что гвардейские по обычаю шарахались от сего фискального ведомства и считали зазорным для себя водить с ним хоть какие-то отношения.

— Крепко же вас ханское золото зацепило, коли взялись этак вот! — пробормотал Бокта, провожая взглядом обоз. — Верно, в Ставке либо на заставе лазутчик сидит и тихо доносы шлет. Иначе никак не выходит…

Дождавшись, когда обоз совсем скрылся из глаз, сотник прошел по балке на другую сторону, неспешно разогнался, разогревая застывшие от долгого сидения члены, и трусцой припустил к озерам Сарпа-Нур.

До озер добрался к вечеру. Долго плутал в тальнике по прибрежной низменности, отыскивая по описанным ханом приметам место. Сиреневое солнце уж почти совсем утонуло в безбрежных мрачных пустошах, когда обнаружил наконец вьющийся из густых зарослей тонкий дымок.

— Хорошо спрятался шаман, — похвалил Бокта, огибая заросли в поисках прохода. — Не знал бы, что здесь искать, — ни за что бы не нашел!

Пробравшись по неширокой тропе, Бокта вышел на просторную поляну у берега озера. Посреди поляны располагалось небольшое хозяйство: черная юрта, два верблюда, четыре хороших коня, привязанные к вбитым в землю кольям, открытая кибитка и с десяток овец, гуляющих свободно. Рядом с юртой уютно горел костерок, у которого сидела девушка, помешивая что-то в подвешенном на треноге котле.

— Покажи лицо, — скомандовал негромкий голос сзади.

Бокта обмер от неожиданности, медленно повернулся, потянувшись руками к поясу с ножом.

— Не балуй, руки подыми. — В зарослях стоял шаман и целил в гостя из лука. Признав ханского незаконнорожденного, опрокинул лук, медленно спустил тетиву — на изрезанном морщинами старческом лице заиграла радостная улыбка. — Живи долго, ханыч! Уж не чаял дождаться тебя. Думал — совсем пропал.

— Здравствуй, Хозяин Снов. Рад, что твоя рука еще в силах натянуть боевой лук, — ответил Бокта, опуская руки. — Пришлось маленько в яме сидеть. Царица настояла, не хотел расстраивать женщину.

— Проходи, ханыч, — приветливо пригласил шаман, выходя на поляну. — Мой дом — твой дом. Айса! Быстро накрывай ужин — будем гостя кормить…

Воспитатель Повелителя Степи, старый шаман Агунд-жаб (в миру звался — Гунжеп, дабы ввести в заблуждение беспрестанно следящих за ним злых духов), не всегда прятался в непролазных зарослях Сарпа-Нур. Более того, можно с уверенностью сказать, что такой образ жизни ему был вовсе не присущ.

До недавнего времени шаман свободно разъезжал по степным просторам и занимался свойственным его призванию промыслом: лечил людей и скот, изгонял злых духов, делал амулеты и творил обряды на все случаи жизни. Из светского люду не опасался никого, избегал лишь служителей новой веры, что всеми силами старались изжить складывавшийся веками культ народных кудесников и духоборцев.

В прибрежных зарослях старик замкнулся ото всех, чтобы исполнить волю своего воспитанника. Тогда, в Ставке, хан нарочно подверг старика публичному позору и прилюдно изгнал со скандалом, дабы отвратить от него любые подозрения в сговоре.

Хитрость удалась: шамана никто не стал обыскивать, спрашивать о предмете разговора и вообще хоть как-то преследовать, все пожалели его, как жертву больного каприза Повелителя, а царица Джан даже попросила прощения за дурной нрав своего супруга и дала в дорогу хорошие подарки…

Агунджаб кочевал со своей внучкой — дочерью младшего сына. Сына этого в середине зимы задрали волки, когда возвращался с дальнего стойбища, где врачевал больного. Жена сына померла еще раньше, застудив ноги в озере при рыбной ловле. Других детей у них не было — все рождались мертвыми.

Старшие дети шамана тоже все давно померли, и все не своей смертью. Агунджаб видел в этом недобрый знак Неба, что мстило своему служителю за нарушение законов. Шаман семью заводить не должен, его удел — всецело принадлежать Белым Духам и посвятить всего себя без остатка служению людям. Тем же, кто отступает от правил, рано или поздно приходится платить. И плата эта порой бывает непомерной…

Покуда ужинали, внучка шамана все смотрела на гостя и улыбалась. Девка была на загляденье, статна да пригожа — грех жаловаться. Бокта историю шамана знал, но не считал, что дети его ушли в Верхний Мир по немилости Неба. Жизнь степняка сурова, она полна тревог и неожиданностей и во многом подчинена воле случая. Например, случись Бокте оказаться на месте съеденного волками младшего сына Агунджаба, несмотря на всю его сноровку и выучку, наверняка его постигла такая же участь. Так при чем здесь месть Неба?

Покормив гостя, Агунджаб сразу перешел к делу. Пригласил в юрту, запалил два масляных светильника, внучке наказал сидеть у костра и слушать вечер. Предосторожность была излишней — кто мог прийти на ночь глядя в этот забытый Небом уголок? Однако дело было настолько важным, что стоило всяческого бережения.

Достав из небольшого, окованного медью сундука кожаный кисет, Агунджаб вынул из него бечеву с узлами и спросил:

— Место указал?

— Указал. — Бокта уселся поудобнее на верблюжью подстилку и принялся подробно описывать место, указанное ханом.

— Не торопись, ханыч, — поправил рассказчика Агунджаб. — Стар я, руки за словами не поспевают…

Слушая гостя, шаман ловко вязал на бечеве узлы, прибавляя к тем, что были, с виду вроде бы хаотичный ряд новых знаков. Данное письмо имело ту особенность, что прочесть его могли только немногочисленные ученики Агунджаба, — еще в молодости шаман усовершенствовал технику стародавней узелковой письменности, многое прибавив от себя и таким образом практически уравняв сей архаичный метод с обычным письмом на бумаге.

Закончив работу, шаман долго перечитывал, что получилось, перечитал также первую бечеву, вязанную ранее со слов самого хана. Потом покачал головой и, отмахнув острым ножом от второй бечевы кусок первоначальной записи, бросил его к входному пологу юрты.

— Айса! Кинь в костер. Да проследи, чтоб сгорело дотла!

— Зачем так? — удивился Бокта. — Разве то не с ханских слов?

— С ханских, — кивнул Агунджаб. — Но хранителям завещания эти слова совсем не нужны. А навести могут на разные лишние думы и породить смятение в умах.

Тонкая девичья рука просунулась из-за полога, подобрала бечеву.

— Дотла! — напомнил шаман, пряча оставшиеся отрезки бечевы в кисет, крепко завязывая его плетенной из золотых нитей тесьмой и протягивая гостю.