уволился.
Теперь я сижу здесь, в баре, потягивая свой любимый коктейль. В кармане у меня толстый кошелёк, а в голове ни одной тревожной мысли.
И это только начало.
* * *
Мы с друзьями любили устраивать пикники возле угольной электростанции.
Прямо возле гигантских труб, изрыгавших пар и дым, была небольшая лужайка. Работники электростанции часто приходили сюда во время обеденного перерыва, чтобы поесть, пообщаться, посмеяться.
Мы же приезжали сюда на автобусе ближе к пяти, когда никого не было, а охранники беспробудно спали на своих постах.
Обычно мы брали с собой сыр, колбасу, хлеб и клубничный джем. Ну и всякие напитки. И всё. Большего нам не нужно было. Мы лежали, взявшись за руки, и разговаривали обо всём на свете, глядя на чёрно-жёлтые облака ядовитых отходов, которые пролетали над нами, а затем постепенно испарялись в ярких лучах солнца.
Однажды наша подруга сказала, когда вместе с нами смотрела на небо:
«А давайте все вместе после университета будем работать здесь, на электростанции. Мы ведь так привыкли к этому месту».
Но ей никто не ответил. Нахмурившись, мы лишь хлопали постепенно опадавшими ресницами. Мы понимали, что такая идиллия продлится недолго. В газетах писали, что электростанцию скоро закроют и вместо неё построят ветряные мельницы и гелиостаты. И всё это из-за дурацких митингов, которые устраивали защитники окружающей среды. Нашей любимой лужайке, естественно, тоже придёт конец, ведь она является частью УЭС.
Так и случилось. Через год здесь всё снесли к чёртовой матери, и другую такую же лужайку нам найти не удалось. Конечно, были всякие парки и скверы, но там было слишком много противных насекомых, которые кусали нас. А на нашей любимой лужайке каждый день люди в белых халатах и противогазах что-то распыляли на траву, так что никто нас не кусал, не пил нашу кровь.
А теперь ничего этого не было. Ничего!
Именно после того, как снесли электростанцию, наша дружба незаметно начала угасать. Кто-то уехал учиться за границу, кто-то женился, кто-то вообще пропал из виду, даже на звонки не отвечал.
Вот так я и остался совсем один. Теперь я дышу чистым воздухом, но какой в этом толк, если мне не с кем даже поговорить?
* * *
Однажды мой сосед попросил меня не шуметь, так как я мешал ему спать. В ответ я нагрубил ему и посоветовал надеть беруши. Он всё выслушал, посмотрел на меня тяжёлым взглядом и ушёл к себе. С того времени прошёл месяц, и он почему-то больше не жаловался, хотя я продолжал шуметь. Как-то раз мы с друзьями решили поехать на природу. Я разделся и полез купаться в речку. Течение было достаточно сильным. Вдруг я увидел, как вдалеке, вдоль реки на расстоянии одного километра сидит возле берега тот самый сосед. Он как будто чего-то ждал… Я почуял что-то неладное и быстро поспешил приплыть к берегу, но вдруг мою ногу схватила судорога! Течение меня уносило. Я начал тонуть. Друзья не слышали моих криков о помощи, они были слишком далеко…
* * *
Её звали Томирис. Недавно ей исполнилось тридцать. Но выглядела она гораздо моложе. Изящная походка, румяные щёки, кудрявая короткая стрижка, добрый взгляд. Когда она разговаривала с подружками, почти всегда смеялась, но не громко, а тихонько и очень мило. Её улыбка была соткана из искренности и дружелюбия, и это делало её чем-то вроде ангелочка. Казалось, её сердце на пару градусов Цельсия теплее, чем сердца других людей.
А ещё она обожала фотографировать. В основном архитектурные пейзажи.
Каждый раз, выходя из своего офиса в восемь вечера, она смотрела наверх и разглядывала мерцающие окна небоскрёбов. Казалось, они сливались со звёздами. А может, звёзд там и вовсе не было? Ведь в самом центре бурлящего мегаполиса их вряд ли разглядишь. Но это неважно. Томирис тут же доставала свою «зеркалку» и начинала искать удачный ракурс. Нечто таинственное пряталось в разноцветных огнях улиц, битком набитых машинами и спешащими домой пешеходами. Томирис старалась поймать каждое мгновение этих прохладных, но в то же время уютных ночей большого города. Во всех её кадрах как будто зарождалась своя жизнь, своя история.
Бывало, из подворотни выскочит чёрная кошка с ярко-зелёными глазами и станет разглядывать Томирис. А та — щёлк! — и удачный кадр с кошкой у неё в кармане.
Так обычно продолжалось где-то час. Закончив своё дело, она укутывалась потеплее в шерстяное пальто и, уставшая и довольная, шла на остановку. Там садилась на шестой автобус и добиралась до своей любимой двухкомнатной квартирки, что располагалась на другом конце города.
* * *
Однажды моряк по имени Джо приплыл на своей лодке в порт. Он пришвартовал свою лодку и пошёл в местный бар пить пиво.
Через два часа он вышел и вдруг увидел, как какой-то незнакомец раскачивает его лодку: туда-сюда, туда-сюда.
— Эй! Ты зачем мою лодку раскачиваешь?! — крикнул Джо.
— Так в ней же никого нет! Сам подумай: даже если она перевернётся, никто ведь не утонет! — голос незнакомца звучал твёрдо и настойчиво.
— Хм, наверное, ты прав. А тебя как зовут?
— Альфред.
— А меня Джо… Слушай, Альфред, ты местный?
— Да, я тут уже семь лет живу.
— Не знаешь, где здесь можно переночевать задёшево?
— Есть один хостел, на Эверли-стрит, возле фонтана.
— Покажешь?
— Хорошо, идём.
Выспавшись, Джо зевнул, потянулся, позавтракал, сел на свою лодку и уплыл в далёкие края. Плывя по океану, он обнаружил на днище лодки маленькую записку. Он открыл её, а там было написано:
«Это Альфред. Знаю, получилось неловко вчера. Я видел, как ты, весь уставший, заходил в бар. По тебе было видно, что ты проделал большой морской путь, да ещё и в одиночку, и я тебя зауважал. Вдруг я увидел приближающуюся банду местных лодочных воров, которые любят красть лодки чужеземцев. Проклятые черти! И я решил спасти твою лодку. Я притворился психом, который пытается утопить собственную лодку. А с психом, понятное дело, бандитам иметь дело не хотелось. И они ушли прочь — аккурат, когда из бара вышел ты. Сразу рассказать тебе об этом я постеснялся, поэтому пришлось ответить, что в голову пришло, ха-ха.
Ты хороший человек, Джо. Удачи в плаваниях!»
* * *
— Ничего не понимаю, — сказал я ей. — Я не знаю, что мне делать с этой жизнью. Вроде всё нормально. Жаловаться-то, по сути, не на что. Но я чувствую, что застрял где-то посреди густой темноты