стала рисковать, ─ объясняет, касаясь моих заживающих губ, и эта боль круче любого кофе пробуждает.
─ Мишань… Я тебя обожаю.
─ Что с тобой случилось опять?
─ Небольшая потасовка, ─ беру её руку в свою, мечтая, чтобы мгновение остановилось. ─ Прости, что так вышло.
И я как будто не за это совсем извиняюсь.
─ Я испугалась за тебя, ─ признаётся, заставляя чувствовать себя ещё более паршиво.
─ Я тебе сказать кое-что должен.
─ Потом скажешь, ─ опять обнимает, усыпляя мою бдительность и не давая произнести то, что я так не хочу говорить. ─ Сейчас это не главное.
Даже хватает сил, чтобы ответить на её робкий поцелуй, за которым скрывается не только переживание обо мне.
То, что в доме притаилась смерть, я узнаю гораздо позже.
Глава 38
* * *
После похорон брата Ян сам, как живой мертвец.
В школе все его десятой дорогой обходят в те дни, когда он там появляется, и я даже думаю, что мне рядом с ним делать нечего, но каждый раз после очередного дня он приходит ко мне.
Забирается в спальню ближе к ночи, ложится рядом, ничего не говоря – словно призрак. Холодный, отстранённый, пугающий, с вечно сбитыми костяшками пальцев.
Его поцелуи теперь тоже другие.
Немного пугают, потому что мне кажется, в какой-то момент он просто не заметит, как убьёт меня этой холодностью, но мне совсем не жалко поделиться своим теплом, даже если всё это время он это самое тепло искал у других. Винить не могу, хоть ревность сжирает.
Поэтому делюсь.
И жду.
Жду, когда Ян хотя бы слово произнесёт, сама рассказывая ему любой бред, который происходил со мной за день.
Говорю, как раз за разом пытаюсь вывести из себя своего нового врача полнейшим игнором, а он бесится, и не говорю о постоянных столкновениях с Давидом, пытающимся навязать своё мерзкое общество – Яну это ни к чему.
Говорю о том, как весело наблюдать за Ликой и её попытками усовершенствовать мою, украденную ей программу, хотя не скажу ему о том, что по-прежнему чувствую нехилый осадок, видя, как наши труды окончательно уплывают из рук в канализацию.
Просто говорю, мысленно прося его вернуться, потому что одной мне не справиться…
И почти спустя два затяжных месяца дожидаюсь…
За окном зима, у людей предновогоднее настроение, а мы двое самых унылых на свете людей. Лежим рядом, каждый пропадая в своих собственных тёмных мирах и не знаем, каким будет завтра. Да если честно, и не хочется этого знать.
─ Врач говорил, у него были улучшения, ─ роняет Ян в тишину, и в первый миг я думаю, будто ослышалась, но быстро соображаю, что нет. ─ Он должен был очнуться.
Он впервые заговаривает о брате с тех пор, как узнал эту новость. Я как раз тогда ушла от него, когда мы побыли немного вместе после моего финта с окном, а потом вдруг наступила тишина – ни сообщений, ни визитов. Только через пару дней я обо всём узнала от Славы.
─ Значит, кто-то это сделал специально?
Не представляю, в каком мире он жил бок о бок со своим отцом всё это время, и мне страшно это представлять. Впрочем, мой мир сейчас не лучше. Отчим, конечно, затих, будто решив дать мне передышку, но я знала, что это всё тоже не просто так. Особенно в преддверие новогоднего ужина, где точно будет проклятый Давид и моя абсолютно чужая мама.
─ Отец ищет. Это же из-за него случилось… ─ смотрит куда-то в потолок, а потом резко поворачивается ко мне. ─ Я просто, блять, не понимаю, как это всё могло случиться. Как… Он обязан был его защитить! Обязан, понимаешь? Он и мать не уберёг…
Обнимаю его крепко, чувствуя исполосовавшее Яна отчаяние, и он притискивает меня к себе, утыкаясь в шею. Дышит горячо, но сам словно камень. Не могу больше видеть его таким.
─ Расскажи.
Сперва напрягается ещё сильнее, а мне кажется, сейчас совсем закроется, только он в это время просто набирается смелости. Всем нужна смелость для правды, какой бы та ни была.
─ Мы с братом маленькие были. Мама нас в очередной раз к деду отвезла, будто чувствовала что-то… А дома её уже ждали.
Он говорит, и я уверена, что сейчас даже не осознаёт моего присутствия, а я молчу. Иногда это лучшее, что ты можешь сделать, чтобы кого-то поддержать – просто выслушать.
─ Я был совсем зелёным и не понимал, почему родители постоянно ссорятся, почему мама так часто плачет… Зато Мишка всё понимал. Знаешь, он вообще как будто всегда видел больше. А я тупым был.
─ Не говори так.
─ Это правда. Мне бы только развлекаться и бесить всех – вместо этого мог бы просто башкой подумать. Это потом стало ясно, чем отец занимается, где пропадает, и почему в нашем новом доме вечно какие-то странные люди тусуются с пушками… Я один раз подслушал их разговор – они как раз обсуждали месть кому-то, а когда услышал про маму, с катушек слетел. Так и узнал, что все мои игрушки, все наши блага – это не просто так, Ян, ─ явно цитирует отца. ─ Я думал, что убью его тогда.
─ Он выяснил, кто это сделал?
─ Я так и не понял. Он сказал не лезть в это, если не хочу запачкаться… Смешно. Он не боялся запачкать Мишку, а мне такое заявил. Зато теперь так и жаждет меня завербовать.
Опять затихаем. Ян больше ничего говорит, но из того, что сказал мне итак многое стало ясно.
─ Ему там лучше, ─ знаю, что это только слова, но лучше думать именно так.
─ Считаешь?
─ Знаю. Мне бабушка во сне говорила, ─ вспоминаю, как она пришла после своих похорон, сказав, что всегда будет рядом, и с тревогой смотрю на пальцы Царёва в моих. ─ Ты не должен пачкать руки в крови, Ян, слышишь?
Он дарит один из своих безумных взглядов, и мои, как я считала, ушедшие в спячку бабочки, пробуждаются к жизни. Царёв медленно поднимается, переворачиваясь, и оказывается сверху, опираясь на свои руки.
─ Убеди меня, Мими. Почему я не должен? Потому что я не знаю, что сделать, чтобы заткнуть эту боль в груди.
Опасность начинает кружить в воздухе, вихрясь горячими потоками воздуха, и мои, едва заготовленные слова, превращаются в жалкий выдох,