целой жизни борьбы воин-мужчина, конечно, стирает себя. Но эта борьба не проходит для него даром. Он становится скрытным, он всегда на страже самого себя. Женщине же не приходится преодолевать эти трудности. Женщина всегда готова раствориться в воздухе. Более того, именно этого от нее и ожидают.
Поскольку я – женщина, я не склонна к скрытности. Мне до нее нет дела. Скрытность – это та цена, которую вам, мужчинам, приходится платить за то, что вы имеете значение для общества. Это борьба только для мужчин, потому что они не хотят стирать себя и находят разные смешные способы, чтобы как-нибудь выделиться. Возьми, например, себя. Ты повсюду разъезжаешь и читаешь лекции.
Интереснейшим образом Флоринда заставила меня нервничать. В ее присутствии я чувствовал странное беспокойство. Я без колебания признавал, что дон Хуан и Сильвио Мануэль вгоняют меня в нервную дрожь, но то было совсем другое чувство. Фактически, я боялся их, особенно Сильвио Мануэля. Он ужасал меня, но я научился уживаться со своим ужасом.
Флоринда же меня не пугала. Моя нервозность скорее была следствием моей раздраженности, опаски по отношению к ее духовной живости. Она не смотрела на меня столь пристально, как это делали дон Хуан и Сильвио Мануэль. Те всегда фиксировали на мне свой взгляд, пока я не отводил глаза в знак покорности. Флоринда только поглядывала на меня. Ее взгляд постоянно переходил с одного объекта на другой. Она, казалось, рассматривала не только глаза, но и каждый участок моего лица и тела. Разговаривая, она бросала быстрые взгляды то на мое лицо, то на руки, то на свои ноги, то на потолок.
– Я вызываю у тебя чувство неловкости, да? – спросила она.
Ее вопрос застал меня врасплох. Но ее тон не был угрожающим, и я засмеялся.
– Да, – сказал я.
– О! Это совершенно понятно, – сказала она. – Ты привык быть мужчиной. Женщина для тебя – нечто, созданное для твоего удобства. Женщина для тебя глупа. А тот факт, что ты мужчина и Нагваль, еще больше все осложняет.
Я почувствовал необходимость защищаться. Я подумал, что эта дама слишком быстра в своих суждениях, и собрался было высказать ей это. Я начал длинную фразу, но споткнулся почти немедленно, услышав ее смех. Это был веселый молодой смех. Дон Хуан и дон Хенаро все время смеялись надо мной, и их смех был таким же молодым, но у Флоринды была иная вибрация. В ее смехе не было спешки, не было давления.
– Я думаю, нам лучше войти внутрь, – сказала она, – там нас ничто не будет отвлекать. Нагваль Хуан Матус уже водил тебя повсюду, показывая мир. Это было важно для того, что он должен был тебе говорить. Я должна говорить о вещах, которые требуют иной обстановки.
Мы сели на кожаную кушетку в нише веранды. В помещении я чувствовал себя лучше. Она сразу начала рассказывать о своей жизни.
Она сказала, что родилась в довольно большом мексиканском городе в богатой семье и, поскольку она была единственным ребенком, родители баловали ее с самого рождения. Без малейшей ложной скромности Флоринда сказала, что всегда осознавала свою красоту, и добавила, что красота – это демон, который множится и процветает при наличии поклонения. Она заверила меня, что может без тени сомнения заявить, что одолеть этого демона труднее всего и что если я посмотрю вокруг на тех, кто красив, то обнаружу самые искалеченные существа, каких только можно вообразить.
Я не хотел с ней спорить, хотя мне очень хотелось сказать ей, что она несколько догматична. Уловив, должно быть, мое чувство, она подмигнула мне.
– Они искалечены, лучше не спорь, – продолжала она, – испытай их. Посмей не согласиться с их представлением о себе как о красивых и потому значительных – и сразу увидишь, что я имею в виду.
Она сказала, что вряд ли может винить своих родителей или саму себя за свое поведение. Все вокруг нее, словно сговорившись, с самого младенчества давали ей возможность чувствовать себя значительной и уникальной.
Затем она сообщила, что еще в отрочестве наслаждалась вниманием и связями с несколькими любовниками. В 18 лет она обстоятельно выбрала себе наилучшего мужа из одиннадцати серьезных претендентов и вышла замуж за Селестино, человека с большими средствами, который был старше ее на пятнадцать лет.
Свою замужнюю жизнь Флоринда описывала как рай на земле. К огромному кругу ее друзей добавились друзья Селестино, и в результате жизнь для нее превратилась в большой непрекращающийся праздник.
Однако ее блаженство длилось только шесть месяцев, пролетевших незаметно. Все пришло к внезапному и жестокому концу, когда она заболела ужасной, загадочной, угрожающей болезнью. Ее левая стопа, икра и колено начали раздуваться, уничтожив прекрасные очертания ноги. Опухоль настолько разрослась, что на ноге начала лопаться кожа. Вся нога ниже колена покрылась язвами и гнойными выделениями. Кожа отвердела, заболевание было диагностировано как слоновья болезнь. Доктора пытались облегчить ее состояние, но их попытки были неуклюжими и болезненными, и в конце концов решили, что только Европа, где медицинские центры более развиты, может ее исцелить. Эти три месяца для Флоринды стали адом. В отчаянии она думала, что лучше умереть, чем продолжать такие мучения. Ее страдания были так трогательны, что однажды девушка-служанка, будучи не в силах выносить их, призналась ей, что была подкуплена прежней любовницей Селестино, чтобы подложить ей в пищу яд, приготовленный магами. Для искупления своей вины служанка пообещала отвести ее к знахарке, которая, по слухам, является единственным человеком, способным обезвредить этот яд.
Флоринда усмехнулась, вспомнив свои затруднения. Она была воспитана ревностной католичкой, не верила в колдовство и индейских знахарей. Однако боль была настолько сильна, а положение – так серьезно, что она была готова на все. Селестино категорически возражал. Он хотел сдать служанку властям. Флоринда вмешалась – не столько из жалости, сколько из опасения, что в одиночку она не найдет знахарку.
Внезапно Флоринда встала. Она сказала, что мне пора уезжать, взяла за руку и проводила к двери, как если бы я был старым и дорогим другом. Она объяснила, что я выдохся, потому что находиться в левостороннем осознании – значит быть в особом и неустойчивом состоянии, пользоваться которым нужно с перерывами. Это, конечно, не состояние Силы. Доказательством было хотя бы то, что однажды я чуть не умер. Сильвио Мануэль попытался подстегнуть мое второе внимание, заставляя меня смело входить в него. Она сказала, что на Земле не существует такого способа приказать кому-либо или самому себе накапливать знания. Дело это медленное, и наше тело в надлежащее время и при надлежащих обстоятельствах безупречности само ускоряет накопление знания, без вмешательства желания.
Некоторое время мы