Это было слишком похоже на сон…
И уже на следующий день мы закрыли этот вопрос и больше к нему не возвращались. А я, в некотором роде выдохнула, потому что, несмотря на всё то, что делал для меня Данил, уверенности в завтрашнем дне у меня не было.
Да, сегодня я нужна Шахову, и он позволяет мне жить в его красивом доме, но завтра вектор внимания этого самца может запросто развернуться в сторону другой хорошенькой девушки. Точно так же, как это однажды случилось и с моим отцом. Он бросил свою жену и своих родных детей, ради нового увлечения. Это стало для всех нас хорошим жизненным уроком. Да, моя мама не пережила силы его удара, а я да. Выдержала и усвоила простую истину — женщина рожает ребёнка для себя.
И если я буду помнить об этом, то никогда не останусь у разбитого корыта с изувеченным сердцем, как это случилось с моей родительницей. А в противном случае что? Ничего хорошего, потому что у меня за душой свистит ветер и одинокое перекати-поле несётся по бесконечной и безжизненной пустыне.
У меня нет постоянной работы.
У меня нет постоянного жилья.
У меня нет ничего, кроме меня самой и веры в то, что всё обязательно наладится. Однажды…
Поэтому я отпустила ситуацию, намереваясь с новыми силами приняться за проект Шахова, чтобы скопить денег и снова почувствовать себя самостоятельной. Быть в зависимости от другого человека, пусть и горячо мной любимого, я не желала. Я личность, а небесполезная нахребетница и приживалка. Я хотела сделать себя сама, а не превратиться в жалкую содержанку.
Так, незаметно в хлопотах и переживаниях о будущем, пролетели несколько дней. На дворе был вечер пятницы, и я изгалялась на кухне с очередным кулинарным шедевром для Данилы. Не знаю, что именно со мной стряслось, любовь так влияла или, быть может, то были последствия пережитого после пожара стресса, но мне всё время хотелось для Шахова что-то делать. Отблагодарить, наверное. Вот и сегодня на плите томился наваристый борщ на говяжьей косточке, а ещё своего часа ждали бефстроганов, пюрешечка и деревенский салат.
Даня же явился домой с очередным букетом, с порога зацеловывая меня так, что мозги в черепной коробке превратились в кисель. И хотелось мурчать и бесконечно тереться об него ласковой кошечкой, преданно заглядывая в его чёрные глаза. А потом сидеть напротив, пока он уплетает всё, что я наготовила, и радоваться тому, что смогла угодить своему мужчине. Он умкает, закатывает глаза от удовольствия, а моё глупое сердце дрожит от восторга и неровно бьётся к нему одному.
Дальше наступил томный вечер в обществе друг друга, ночь, полная томительного ожидания, и утро, в которое Данил смотрел на меня как голодный пёс на сочный стейк из мраморной говядины.
— Я в душ, — шепчу сбито, чтобы скрыться от его воспламеняющего взгляда.
— Я с тобой, — успевает удержать меня за руку, когда я уже почти вспорхнула с кровати.
— Нет, Дань, у меня же до сих пор…
— Плевать, я соскучился по тебе.
Уже через минуту мы оба были в душевой кабине. Я под упругими каплями, а рядом Шахов, словно падший ангел, смотрит на меня со своей высоты, легонько дотрагиваясь до моей, раскалённой от его взгляда, кожи — идеально выбритому лобку, впадинке пупка, соскам, ключицам, линии подбородка, губам… нижнюю чуть оттянул вниз, пытаясь нырнуть внутрь большим пальцем.
— Пососи его, — исковерканным хрипотцой голосом, приказывает он, словно выстреливая мне разрывным патроном прямо между ног.
О, боже!
— Дань, — умоляюще глянула на него, на его жёсткое лицо, полное противоречий. Твёрдый взгляд, но пухлые губы. Насмешливая улыбка, но извечная суровая складка на лбу. Острые скулы и волевой подбородок, но широкие и выразительные брови. Красивый мужчина. Ради внимания такого, женщина готова на всё.
И я тоже. Хоть и отчаянно боюсь, ведь я знаю, куда он клонит.
Его глаза гипнотизируют меня, и я всё-таки открываю свой рот. И да, делаю то, что он хочет.
Палец Данила медленно движется внутрь. Затем обратно. И я вижу, как его тело покрывается мурашками. Ему нравится то, что я делаю. Но он не остановится на достигнутом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Нет…
Его рука цепляет мою ладонь и заставляет накрыть возбуждённый донельзя член. Показывает, как нужно двигаться и с какой скоростью, точно копируя толчки его пальца внутри меня. А в следующий момент Данил закрывает глаза, откидывая голову назад, и мягко давит мне рукой на плечо, вынуждая опустить перед ним на колени.
Лера
Подчиняюсь.
А затем в нерешительности замираю, смотря, как перед моим лицом подрагивает и покачивается огромный, перевитый венами ствол. Я в нерешительности дотрагиваюсь до него, веду пальчиками по всей длине и чуть сжимаю мошонку.
Замираю, отвожу взгляд. Дышу рвано, сходя с ума от болезненной тяжести внизу живота.
Господи Боже, я поплыла от одного его вида!
— Лера, — хрипит Шахов, и я неконтролируемо стискиваю бёдра, — давай, лизни его.
Сглатываю, выталкивая огонь из лёгких, но всё-таки делаю, как он велит. Дотрагиваясь кончиком языка до его раскалённой головки.
Почти теряю сознание от тугого спазма между ног. Тактильные ощущения добивают — он такой нежный, бархатный, но при этом стальной. Вкусовые рецепторы вопят от кайфа, улавливая идеальное соотношение солёного и сладкого. Мне нравится, чёрт возьми!
— Вот так, девочка, ещё давай… облизывай его… заглоти глубже… подними на меня глаза… ох, ты ж блядь, да!
Подчиняюсь ему беспрекословно. А сама почти умираю, когда ощущаю ослепительные всполохи в промежности. Меня начинает мелко трясти, и на глаза наворачиваются слёзы от слишком сильного напряжения.
Чёрт! Я тоже хочу!
— Глубже, Лера… вот так… соси… умница моя…
Его глаза неотрывно смотрят на меня. А я на него. Одна его рука упёрлась в стену душевой, вторая на контрасте тому, чем мы занимаемся, ласково очерчивает мою скулу.
— Одну руку с члена не убирай, второй прикоснись к себе…
Боже, да!
Делаю как он велит и горловой стон всё-таки вырывается из меня. Закатываю глаза от разматывающей внутренности эйфории. Я буквально на грани. И Данил тоже. Я чувствую под своими пальцами насколько стальным он стал. Я ощущаю языком его вибрации.
Всё это ужасно пошло. И я больше не хорошая девочка. Но мне уже плевать.
— М-м, детка… давай ещё…давай… руку не вздумай убирать, ласкай себя, — а в следующее мгновение Данил жёстко прихватил меня за шею и за волосы, удерживая максимально неподвижно, а затем стал на скорости вколачиваться в мой рот, пожирая меня алчным взглядом.
— Пизде-е-ец! — прошипел буквально через минуту, а затем дёрнул меня наверх, тут же врезаясь в меня жадным поцелуем и заливая мне весь живот спермой.
А я почти разревелась, не получив сладкого. Но ненадолго, потому что Шахов в одно движение припёр меня к стенке, подхватил ногу под коленку и поднял её выше, а затем в пару отрывистых толчков довёл до сокрушительного оргазма.
— У меня же там…, — вяло и запоздало пыталась я что-то пояснить, но меня тут же заткнули.
— Плевать, — а затем выдал на непонятном, — я, кажется, излечился от брезгливости.
И рассмеялся…
И только спустя час, когда голова моя прояснилась, а буря в груди улеглась, до меня наконец-то дошло, что всё-таки имел в виду Данил, говоря, что излечился. Мы как раз сидели на кухне и завтракали только что приготовленными мною сырниками со свежей малиной, как я чуть не поперхнулась, осенённая сложившимся в моей голове уродливым пазлом.
— Так ты меня не целовал раньше, потому что…, — договорить не получилось, ибо подбородок задрожал от обиды и грудь заходила ходуном, не выдерживая лавины из разрушительных эмоций.
— Лера, — ломанулся Шахов ко мне, когда увидел, что по моей щеке всё-таки поползла одинокая слезинка.
— Потому что брезговал? Тебе было противно меня целовать? Мерзко, да? — всхлипнула я, а затем прижала тыльную сторону ладони к губам, чтобы не разреветься.
— Нет, не так! — попытался он меня обнять, но я тут же ударила его по рукам.