Адмирал и Луис настолько свыклись друг с другом, что одновременно ложились спать, одновременно вставали и весь день были неразлучны. Юноша знал слишком мало об угрожавших им опасностях, чтобы тревожиться, да и от природы был храбр, а потому не испытывал ничего, кроме живейшего интереса. Теперь он не меньше самого Колумба горел желанием добраться до Катая, уже не думая о том, принесет это счастье ему и Мерседес или нет. Вместе с адмиралом они без конца обсуждали каждую пройденную милю, делились друг с другом своими надеждами, и постепенно Луис начал вникать во все тонкости кораблевождения, от которых могли зависеть продолжительность и успех путешествия.
В тот субботний вечер Колумб и его мнимый секретарь, стоя на полуюте, как обычно разговаривали о приметах, погоде и событиях дня.
— Вчера вечером с «Ниньи» нам что-то сообщили, — заметил юноша. — Я сидел в каюте над судовым журналом и ничего не слышал; вы знаете, что там у них стряслось, дон Христофор?
— Ничего особенного, — отозвался Колумб. — Просто матросы заметили двух птиц, о которых говорят, будто они никогда не улетают далеко от берега. Возможно, где-то поблизости есть острова — ведь люди еще не проплывали таких больших расстояний, не встретив земли. Но мы не можем терять время на поиски: открытие группы мелких островов было бы слишком скудным вознаграждением, когда впереди нас ждет целый материк!
— А как обстоит дело с компасами? Стрелки по-прежнему отклоняются?
— По-прежнему, и даже еще значительнее. Больше всего я боюсь за матросов: как-то они себя поведут, когда узнают об этом непостижимом явлении!
— А нельзя ли их убедить, что такое отклонение стрелок на запад — добрый знак? Мол, само провидение указывает нам путь и побуждает продолжать плавание.
— Пожалуй, это мысль! — улыбаясь, заметил адмирал. — Но будь у них побольше смекалки и поменьше боязни, они бы спросили, почему провидение лишает нас возможности знать, куда мы плывем, если желает, чтобы мы плыли в определенном направлении!
Крик вахтенных прервал их беседу: ослепительная вспышка внезапно озарила океан и каравеллы, словно над ними зажглись сразу тысячи ламп. Огненный шар пересек небосвод и как будто канул в волны за чертой горизонта. За этой вспышкой наступила жуткая в своей неприглядности тьма. Это был всего лишь метеор, но такой огромной величины, какой немногим доводилось видеть хоть раз в жизни. Суеверные моряки, конечно, приняли его за очередное знамение — одни за доброе, другие за неблагоприятное для дальнейшего плавания.
— Клянусь святым Яго! — вскричал Луис, когда свет померк. — Похоже, наше путешествие привлекло внимание всех стихий и прочих высших сил, сеньор дон Христофор! Что бы ни значили эти знамения, они, во всяком случае, предвещают нечто необычайное.
— До чего же слаб человеческий разум! — воскликнул Колумб. — Стоит ему выйти за пределы знакомых, привычных понятий, и он уже начинает видеть чудесные знамения в самых обыкновенных переменах погоды, в блеске молний, в порывах ветра или в полете метеоров! Разве не ясно, что все эти явления подчиняются законам природы и чудесными их делает только наше воображение? Метеоры падают довольно часто, особенно в низких широтах, и нам они ничего не могут предвещать.
— Зато они могут смущать умы и внушать страх нашим матросам, сеньор адмирал, — возразил Луис. — Санчо уже говорил мне, что среди команды началось брожение. Люди только с виду спокойны, а на самом деле недовольство усиливается с каждым часом.
Несмотря на то, что адмирал еще раньше рассказывал матросам о метеорах, этот случай действительно произвел на команду сильное впечатление, и горячие споры о нем шли всю ночь. Впрочем, никто открыто не выражал своих чувств, хотя большинство про себя считало, что это предупреждение свыше, запрещающее проникать в сокрытые от глаз людских тайны, и лишь немногие приняли падение гигантского метеора за добрую примету.
Все это время каравеллы упорно двигались на запад. Ветер то усиливался, то ослабевал, и направление его тоже менялось, однако не настолько, чтобы нужно было убирать паруса или отклоняться от проложенного адмиралом курса. Все думали, что идут прямо на запад, но в действительности суда шли приблизительно на румб южнее, и течения незаметно относило их всё ближе к полосе пассатных ветров. За 15 и 16 сентября было пройдено еще двести миль, Колумб же из обычной предосторожности записал меньше, чтобы расстояние от берегов Европы не казалось таким устрашающим.
16 сентября было воскресенье. Как полагалось в те времена, на кораблях отслужили воскресную службу, которая умиротворила матросов. Погода для сентября стояла превосходная: легкий моросящий дождь освежил воздух и умерил жару, а когда он прошел, подул юго-восточный ветер, словно напоенный всеми ароматами далекой земли. Радость и надежда возродились во всех сердцах, а тут еще марсовые весело закричали, указывая на какие-то предметы слева по борту. Каравеллы слегка изменили курс и через несколько минут оказались среди скоплений морских водорослей, растянувшихся на многие мили. Матросы шумно приветствовали столь несомненный признак близости земли; те самые матросы, которые лишь недавно находились на грани отчаяния, сейчас радовались, как малые дети.
Водоросли и в самом деле имели такой вид, что могли возбудить надежду у самых опытных моряков. Хотя часть их уже поблекла, остальные были так свежи, словно совсем недавно оторвались от питавшего их дна или берега. В том, что земля близка, теперь не сомневались даже кормчие каравелл.
Среди водорослей плавало множество тунцов, и матросам с «Ниньи» посчастливилось загарпунить одного. Люди обнимались со слезами на глазах, и даже те, кто еще вчера смотрел на мир со злобой и раздражением, сегодня готовы были расцеловать всех подряд.
— Вы тоже разделяете их надежды, дон Христофор? — спросил Луис. — Неужели морская трава действительно означает, что Индия уже недалеко?
— Клянусь святым Франциском, — со смехом прервал Колумба беспечный Луис, — теперь я понимаю, почему эти однобокие создания поселились в таком месте! Интересно, как они смотрят на своих красоток! У Аристотеля или других древних мудрецов об этом ничего не сказано? А как они понимают справедливость? Неужели они, словно наши судьи, берут взятки сначала у одной стороны, а потом у другой?
— Аристотель говорит только об изобилии этих рыб среди океанских трав, и мы видим: он не ошибся. Те моряки из Кадиса подумали, что очутились поблизости от каких-то затонувших островов, и с первым же попутным ветром поспешили вернуться к родным берегам. Наверно, мы находимся на том же самом месте, где они побывали, однако здесь не может быть больших островов, разве что один какой-нибудь, вроде промежуточной вехи между Европой и Азией. Конечно, земля, откуда приплыли водоросли, не может быть далека, но меня эти приметы не интересуют, дон Луис: я ищу континенты, а не острова!