В изумлении, огромном, как ночь, Эжан прикусил губу. Он узнал голос: важному, самодовольному тону не хватало точной, будто удар палаческого кнута, резкой сухости, чтобы принадлежать старшему советнику Литовту. Неотточенный, неоперившийся.
Кавалер Витас.
Женщина что-то ответила: неразборчивая тень низкого грудного голоса. Витас начал возражать — но тоже приглушенно, и до Эжана долетали только бессмысленные обрывки отдельных слогов. Порыв ветра затушевал их могучим шелестом листьев; а когда волна схлынула, под ней обнажились иные звуки. Борьба, жаркий шепот, женский вскрик, а потом то самое, от чего надо бежать, зажав уши, пылающие под пальцами…
— Не смеши меня, — вдруг совершенно трезво и серьезно сказала женщина.
Голос кавалера Витаса прерывался, жалко хватаясь за остатки важности и самодовольства:
— Несчастная… Когда начнется землетрясение… становись в дверной проем… или в оконный… может, останешься жива. Если повезет…
Они говорили еще минуты две, негромко и почти спокойно. Эжан оставался на месте, мелко переступая исколотыми и озябшими ногами. Прислушивался к их разговору — так напряженно, что забурлила трелью кровь в висках. Кружилась голова, а еще было мерзко и стыдно: он чувствовал себя соглядатаем, шпионом.
И еще раз почувствует себя так, если не хуже, — когда придется рассказать обо всем услышанном учителю. Придется: ведь среди рваных слов то и дело мелькало: «орден», «стабильеры», а один раз, кажется, — «заговор»…
— Ты всегда был пешкой, Витас, — отчетливо и устало сказала она. — И будешь ею.
Принц снова подумал, что откуда-то знает эту женщину; вспомнить имени он не мог. Ну и что? Речь совсем о другом, о важном, о судьбе королевства, об угрозе жизни людей Великой Сталлы… Надо слушать, услышать как можно больше, передать каждое слово магу Агатальфеусу Отмеченному, потому что если не он, то кто сумеет помочь?..
— Не пешкой, а королем, — возразил сын господина старшего советника.
И — через несколько секунд:
— Только не говори, что ты увлеклась этим… бастардом. Она засмеялась.
Она смеялась — точь-в-точь как тогда, — и Эжан, не помня себя, шагнул вперед… И увидел их: две плоские черные фигуры на фоне сизого неба вокруг ущербной луны. Худой и высокий кавалер Витас с изогнутым ястребиным носом. И она, тоже высокая, плавная, словно начерченная по лекалу, с тяжелой башней прически на голове. Вот башня покосилась назад, и хищный клюв склонился над запрокинутым женским профилем…
Дальше Эжан не смотрел.
Лилиан, Лилиан, Лилиан, Лилиан… Лили… ан. Ее имя спуталось в петлистый узел и завязло на губах.
Эжан выбежал на поляну. Было тихо; трели сверчков и чье-то шелестящее стрекотание не нарушали тишины. Серебристо поблескивал пруд, смутно белела беседка. Принц опрометью бросился туда — хотя уже понял.
Ее здесь нет.
Он вошел в беседку. Здесь было темно: лунные лучи сдавались перед живой стеной плюща. Здесь всегда темно… только таинственные отблески в глазах Лилиан, в изгибе ее шеи, на прядях летящих волос… И — ничего: лишь ее губы, ее шепот, ее дыхание… только вчера.
Вечность назад.
Эжан опустился на скамейку; да, совсем недавно она, принцесса Лилиан, сидела именно здесь, ожидая своего принца… Он определенно мог поклясться в этом. Затем она встала, спустилась к пруду, обошла кругом воды, опять вернулась сюда. Она готова была ждать сколько угодно… в этом он тоже не сомневался.
А потом что-то случилось.
Его снова передернуло при мысли о людях Литовта. Особенно теперь, когда господин старший советник замышляет что-то мерзкое и страшное… Самодовольство кавалера Вита-са, с каким он говорил о некоем заговоре стабильеров, не оставляло сомнений в том, КТО стоит за этим заговором.
Отстранение, словно речь шла о событиях из книги — нет, гораздо, гораздо отстраненное! — Эжан подумал, что, если бы не подслушанный только что разговор, Литовт обрушил бы свой удар неожиданно и беспощадно: на маму, на него самого, на учителя, на всю Великую Сталлу… И что опасность, угрожающая им, вовсе не стала меньше из-за того, что он, Эжан… еще неизвестно, поверят ли ему, примут ли всерьез его слова.
Не то, не то…
Лилиан!.. Это над ней нависла опасность — над самой первой, потому что самой беззащитной. Где ее искать?! Он беспомощно огляделся по сторонам, стоя в проеме беседки.
Учитель!
Мысль была — как вспышка; она еще не успела догореть, когда Эжан, распахнув ворот, полез за амулетом. Лиловая капля в ночи… лунная ниточка серебряной цепочки. Позвать его, прямо сейчас. Он ведь не только стабильер, он маг, сильный маг! — куда сильнее, чем многие из тех, кто ходит в длинных плащах с капюшонами и торгует правом заглянуть в магическое зеркало. Учитель умеет видеть сквозь ночь и стены… он найдет ее.
Амулет еще колебался на вытянутой руке, когда Эжан внезапно подхватил его в кулак, подбросив на цепочке. Разговор с магом — о ней, о Лилиан! — возник в памяти отчетливо, до единого слова, до каждого прищура скрытных ореховых глаз. Теперь принц вспомнил даже то, чего не уловил, не заметил тогда, на лестнице, перед провалом в сон. И замер, словно придавленный грузом очевидности: учитель знал.
Знал, что она не придет. Знал почему. Знал — и по доброте душевной посоветовал ученику выспаться; такой своевременный совет действует безотказнее магии.
Знал — и молчал. И сейчас он промолчит… даже если явится на зов.
Эжан разжал пальцы; прохладный кулон с размаху ткнулся в грудь.
Получается, принцессе Лилиан ничего не грозит? Она под его, учителя, защитой? Но почему она тогда… к скрытности мага он давно привык; но как она, Лилиан, могла не сказать, не предупредить?!
Как все сложно…
Он вернулся в глубину беседки и опустился на скамью. На ту самую скамью.
Когда в лунный проем метнулась женская фигура, Эжан на мгновение поверил: она. Мгновение закончилось на вдохе приторно-сладкого запаха, от которого хотелось аталоррской пастилы. Аннелис дес Краунт — всплыло в голове, и было приятным облегчением вспомнить наконец ее имя. Имя вечно смеющейся учительницы танцев, потомственной фрейлины, подружки кавалера Витаса.
Она не смеялась.
— Это зашло слишком далеко, — сказала хрипло, на выдохе. — Но сюда он не посмеет…
Села напротив него; в лунном полумраке поблескивали пряди волос, выбившиеся из прически, в глубоком декольте темного платья тяжело вздымалась и опускалась белая-белая, почти светящаяся грудь.
— Простите, мой принц, — отрывисто бросила Аннелис. — Я не хотела тревожить ваше одиночество.
Она убежала от него, от Витаса, сообразил Эжан. Возможно, он преследует ее… Его рука легла туда, где должна была быть рукоять меча; рукояти не оказалось. Конечно, на нем ведь нету даже сапог… Принц покраснел — и от всей души порадовался, что в темноте это незаметно. Ничего. Если этот мерзавец кавалер Витас только попробует… додумывать шаткую мысль Эжан не стал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});