я уже видел где-то в городе такое изображение. Причём на доме, и даже не на одном.
— Леший, ты мне не нравишься, — сердито пробурчал товарищ. — Что происходит?
— Нормально всё, — упрямо мотнул я головой. — Так, вспомнил кое-что. Слушай, Жека, а ты не знаешь, что за цветочки у нас на домах каменные?
— Какие цветочки? Леший, тебе часом вечернее солнышко голову не напекло?
— Так знаешь или нет? — нетерпеливо оборвал я друга.
— Ну, если подумать…
— Ну?
— Если прикинуть и ещё раз подумать…
— Жека… — угрожающе зарычал я.
— То не знаю. Видел бы ты сейчас своё лицо.
Женька откровенно надо мной издевался. Я было разозлился, но глянул на него, представил себя со стороны и добродушно улыбнулся:
— Сволочь ты, — обругал товарища. — Ладно, погнали по врачам.
Я точно знаю, кто в курсе всяких архитектурных шифров и прочих обозначений. Если повезёт, прямо сейчас и выясню, что за таинственная роза нарисована на схеме.
С Женькой мы попрощались после того, как переговорили с лечащим доктором Алексея. Несмотря на слова друга, что для нашего товарища всё скоро закончится, я не мог смириться с мыслью о близкой смерти. Не такой Леший человек, чтобы вот так просто уступить какому-то приступу. У него, модно сказать, только жизнь начинается. Ребёнок долгожданный на подходе.
Но в глубине души я осознавал — это финал. Не скажу, что меня не волновал вопрос: уйду ли я вместе с телом, которое давным-давно не мое. Да и никогда не было моим в этой реальность. Но мысли о студенте, у которого какие-то высшие силы отняли жизнь много лет назад, не давали покоя.
После больнички, размышляя о бренности жизни, я позвонил Лесовому и напросился в гости. Отец обрадовался встрече, я шёл знакомой дорогой и размышлял о том, как редко мы стали видеться друг с другом. Пресловутый век скоростей отобрал у нас самое важное — душевные посиделки с друзьями и близкими, игры в лото и в «козла», походы в кино, чтение книг, фильмы под телек с тазиком жареных семечек или пирожков, и прочие незаметные радости. Но такие важные, когда понимаешь, что с ними придётся расстаться.
Телефоны, айпады и прочие гаджеты (придумал же кто-то словечко!) заменили человеческое общение. Так и пролетает жизнь в призрачном свете голубого экрана под цокот клавиатуры.
Так, Лёха, хватит философии, опять тебя не в ту степь понесло. Я позвонил в калитку Лесовых, и позвал Иваныча на улицу, подышать воздухом, раздавить по бутылочке пива. Лет десять назад родители переехали в свой дом, продали квартиру. Теперь у бати был собственный «приёмный кабинет», как он его называл. Добротный кирпичный гараж, святая святых, в котором он резал, строгал, верстал, паял, варил и возился с железками.
Но в гараж мы не пошли, разместились под раскидистой абрикосой за самодельным столом на табуретках из пеньков. Уселись, откупорили пенное, сделали по первому глотку, помолчали, наслаждаясь летними звуками и покоем.
— Рассказывай, Лёша, что стряслось? — отец начал первым.
— Да что могло случиться, так, забежал, пока минутка есть, — пожал я плечами, как всегда удивляясь батиной интуиции.
Все-таки, мне повезло дважды. В обеих жизнях мои родители живы. В этой версии реальности живут до сих пор. И пусть даже батя не в курсе, что я его сын, главное, что он есть, и мама тоже. А с раком разберёмся, не впервой, главное, убедить родительницу не сопротивляться и обследоваться.
— Тут такое дело, Иваныч…
Я замялся, прикидывая, стоит ли продолжать. Отчего-то снова стало холодно, я поёжился, сердце забилось чаще, перед глазами пронеслась прошлая жизнь и гибель родителей. Мелькнула мысль: «Не спущу ли я сейчас курок своим вопросом? Не запущу ли ту же саму программу гибели?»
Молчание затягивалось, но Иваныч меня не торопил. Ладно, была, не была.
— Степан Иваныч, тут такое дело, — повторил я. — Помните историю с подземельями? Карты, схемы, княжеские сокровища.
— Помню, как не помнить.
Отец внимательно вглядывался в моё лицо. Чёрт его знает, что он хотел разглядеть во мне постаревшем, но от его пристального внимания стало не по себе. Словно он видел меня насквозь и… знал, кто я на самом деле.
Так, Лёха, угомони свои последние нервные клетки! Что-то тебя сегодня прёт на мистику. Ты спасатель или где? А раз спасатель, значит, работаем по факту, а не по домыслам. Есть тело, есть дело. Тьфу ты, леший меня забери!
Я решительно глотнул пива и выпалил, словно мне двадцать и нет за спиной двух больших жизней:
— Мне карту вернули. Ту самую, что нашёл у Фёдора Васильевича в доме.
— Которую украли? — уточнил Лесовой.
— Её самую.
— И кто?
— Неважно, — мотнул я головой, отказываясь называть имя. — Я тут вот что углядел…
Я отставил пиво, достал карту, развернул на столе бумагу, и ткнул пальцем в значок. Собственно, я уже почти понял, что находится в этом месте, но почему городская полиция обозначена розочкой, для меня оставалось загадкой. К тому же я не в курсе, что находилось в здании до революции.
— Розу видишь? А тут судя по схеме, отделение находится. Раньше что тут было?
Отец подслеповато сощурился, достал из кармана в рубашке футляр с очками, спустил пониже лампу, чтобы лучше видеть, и склонился над картой
— Так милиция и была, тьфу ты, чёрт, полиция, никак не привыкну. Энское отделение полиции с восемьсот сорок восьмого года, если память не подводит. Строили для черноморских казаков, они тогда за порядком следили. Это потом уже и горожан стали набирать, и отставников. Только значок-то не на ней стоит, а рядом.
— Да ладно? Как рядом? Ну-ка, дай гляну.
Я развернул карту к себе и тоже наклонился, чтобы рассмотреть. Точно, надо же, ошибся.
— А здесь тогда что? — я нахмурился, пытаясь вспомнить, какие постройки рядом с городским отделением.
Сколько бывал в Калинке, то бишь в Свято-Никольском парке, никогда не мог вспомнить, что расположено рядом с ним и вокруг по улицам. Вот здание техникума механизаторов помню, большое такое красивое здание. Аптеку старую на углу знаю, чуть ли не единственной в городе была в своё время. С другой стороны в полукруге старинных зданий — первая городская поликлиника.
А вот что между зданием полиции и куском забора, который тянется почти до школы, не припомню. Вроде пустырь, а вроде