Снизу. — Он поклонился, даже прищелкнул каблуками и протянул ей какую-то чашку. — Знаете, у меня кончился сахар, и я хотел попросить одолжить мне немного.
Герда задумалась, может ли она раздавать Тинин сахар. Но, с другой стороны, лучше дать, чтоб поскорее от него избавиться.
— Ну хорошо, — Взяла чашку и захлопнула у него перед носом дверь.
Когда Герда снова ее открыла, сосед недовольно поводил пальцем перед ее лицом, словно хотел что-то внушить непонятливому ребенку.
— По-моему, не очень-то прилично с вашей стороны вот так оставлять меня на лестнице!
— Вот оно что! Чихала я на ваши приличия! — хмуро отрезала она. — И еще: сахар можете не возвращать. Всего хорошего! — И решительно захлопнула дверь.
Герда с досадой отбросила со лба растрепавшиеся волосы. «Ну и дурацкая история. Он, видите ли, подумал, что прямо рассыплюсь перед ним. Тоже мне красавчик!» От радужного настроения Герды не осталось и следа.
Вздохнув, она направилась в ванную, пустила воду, разделась. Ее взгляд упал на дверное зеркало. Она обернулась и стала внимательно рассматривать свое тело — так внимательно, словно оно готовилось на распродажу.
Когда-то оно выглядело совсем неплохо, и Бернд просто балдел от нее. Ее груди он называл тогда — «мои маленькие розовые холмики», а ее соски — «мои набухшие почечки!» В их брачную ночь он лил шампанское на ее впадинку на животе и затем нежно слизывал его… И позже, в конце первой беременности, перед самым рождением Рики, он часами мог гладить ее спину пуховкой, и ей это очень нравилось. Он, ее Бернд, был тогда такой ласковый, нежный, романтичный… А каким он был в постели — настоящий любовник! Впрочем, ей сравнивать было особенно не с кем: те двое, что были до Бернда, просто в подметки ему не годились — разве могли они доставлять ей столько радостей и удовольствия, как он… Так куда и почему все это делось?
Герда повернулась боком к зеркалу и стала рассматривать живот. Она была уже на пятом месяце, и ее беременность бросалась в глаза. Она медленно огладила себя, задержалась на выпуклости. «Господи, хоть бы была девочка!» — подумала она. Это была ее заветная мечта: если родить, то уже непременно дочь.
— Ох-ох!
Вздохнув, она опустилась в ванну и задумалась о Бернде — как там у них без нее? Несмотря на тот звонок в «управление», его не оставляли какие-то сомнения: видно, не так уж хорошо они все продумали… А потом, успокоившись, решила: «Ничего ты, Герда Бекер, не потеряешь, если время от времени отдохнешь днем или вечером. Такая возможность — просто подарок судьбы!»
И она твердо решила не мучить себя угрызениями совести и просто отводить душу в этом симпатичном гнездышке — пока все шло как надо.
Тина сидела в садике, наслаждаясь последними лучами послеобеденного солнца, и мысленно проигрывала перед собой действие оперы Верди «Аида», которую они слушали вчера. Уютно устроившись в кресле, она лениво потягивала шампанское, какие-то экзотические соки, даже покуривала при этом предложенную Ларсом симпатичную черную сигаретку, которая оказалась очень возбуждающей — этаким спецатрибутом для светских породистых женщин. Да и как было отказаться, если Тина уже разменяла свои последние двадцать марок и на ее счету оставалось всего ничего?
Она вздохнула, проследила за устремившейся вверх струйкой дыма и вслух пожаловалась:
— Никак не пойму — почему, когда у меня кончаются деньги, месяц кажется таким дли-ин-ным…
— Здесь могут быть две причины: или твой месяц недостаточно короток, или ты слишком много тратишь, — со смехом отозвалась Ирина, взглянув на часы. — О Боже! Уже поздно. Мне нужно бежать забирать детишек — сегодня ведь «вечер Герды».
— Эта возня с ребятами тебе все еще доставляет удовольствие?
— Представь: даже все большее! — Ирина радостно заулыбалась, — А этот шельмец Рики даже раскрыл мне свое сердце. Как-то рассказал, что у них появилась новая учительница истории. Я спросила его, как она выглядит. А он возьми и ответь мне: «Классно! Почти, как ты!..»
— Черт возьми! — Тина не удержалась от смеха. — Устами младенца глаголет истина!
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что он просто влюблен в тебя!
— Как это!
— Именно влюблен!
— Чепуха какая-то… Влюблен. В меня?
— А почему бы и нет? У тебя есть все, что любят мальчишки этого возраста в женщине — положение, деньги, шикарный автомобиль, возможность исполнить чье-то желание. К тому же ты выглядишь презамечательно! Молодые люди это усекают сразу.
— Мне казалось, что такого подростка тянет лишь к девчонкам — чтобы потрогать, испытать какие-то новые ощущения.
— Ерунда! До девушек они даже боятся дотронуться. А вот для чувственного восприятия его тянет именно к тебе…
Попозже, когда Ирина ушла, Тина выпила еще бокальчик, помешала в камине, раскрыв бестселлер Андреаса Фолленвайдера, удобно улеглась на ковре, задумчиво уставившись на огонь. И не заметила, как сзади к ней подошел Ларс.
— Прекрасный вечер! — воскликнул он, заставив ее охнуть от неожиданности.
— Ты почему здесь? Ведь собирался ехать на выходной в домик на Тагернзее? — Со вчерашнего вечера они уже были на «ты».
— Да, собирался, но забыл дома ключи — Он подошел к шкафчику, взял связку ключей, словно в доказательство сказанного. — Уже был на полпути, когда спохватился. Так глупо… А теперь (он посмотрел на часы) уже поздно. Пожалуй, не стоит и ехать. А Ирины нет?
— Ушла. С четверть часа назад.
— Ты выпьешь еще? — Он кивнул на ее стакан. — На этот раз со мной.
— С удовольствием.
Тина встала и вышла на кухню. А когда вернулась, Ларс уже лежал, удобно вытянувшись на ковре — как раз на том месте, где только что возлежала она. Тина протянула бокал. Он принял его и молча похлопал по месту рядом с собой.
— Ну подойди же! Я не кусаюсь, — пошутил он, заметив ее колебания.
Тина присела рядом, как это делают японские гейши, и чокнулась с ним.
— За твое здоровье, Тина! Это просто чудо, что ты у нас появилась. — Он выпил. — Знаешь, словно жизнь снова пришла в этот дом.
— Спасибо! Ирина тоже об этом мне говорила… Конечно, ребенок внес бы нечто новое в вашу жизнь. Но ты, как видно…
— Опять ты об Ирине! — недовольно перебил ее Ларс. — И снова о ребенке. У нас его нет, и этим все сказано!
Чувствовалось, что Ларсу не по себе. Он залпом осушил свой бокал и задумчиво уставился на пламя камина.
— Мне кажется, что любой разговор на эту тему ты воспринимаешь как упрек лично в твой адрес, — заметила Тина, — Почему? — Она вызывающе приподняла свою правую бровь