— Погодите, а разве ваша пропажа не девочка?
— Ага, её ж богине, девка, — подтвердил гоблин с таким озадаченным видом, словно давным-давно сказал об этом Светозару, что ж тот переспрашивает-то? — Ну, оно ж такое, говорю, мелкое, рыжее, с косичками, с ресницами эдакими. Вот!
Он невыразительно помахал в воздухе руками, подтверждая свои слова, потом резко сник и звонко шлепнул себя ладонями по ляжкам.
— Почему же вы тогда зовете её «оно»? — задал резонный вопрос Светозар.
— Дык, её ж… — замялся гоблин. Дернулся на свист собратьев, успевших отойти от поляны, махнул им рукой, чтобы шли, его не ждали, но Тишке всё же объяснил: — Оно ж у нас «дитё богини». Так бабы назвали, а бабам нашим завсегда виднее. К тому ж, оно на девку не тянет, вечно носится с нашими ребятишками по округе. Юбки на нее бабы пробовали надевать, так вечно всё изорвет, её ж. Потому в штаны наряжаем, как пацана. Так что во-о-от, значится. Оно — это оно и есть, её ж.
— Спасибо, теперь я понял, — искренне поблагодарил Светозар.
Когда гоблинов след простыл, Тишка приоткрыл попону. Так и думал — Груша трет глаза кулачками, беззвучно слезами умывается.
— Признавайся, беглянка, они тебя не собирались наказывать, а хотели лишь домой вернуть, правильно? — спросил Светозар, погладив по рыжей кучерявой голове.
Грюнфрид в ответ лишь всхлипнула.
— Полкан, спроси ее, почему возвращаться не желает, — попросил Тишка. Получив ответ, преувеличенно возмутился: — Как это говорить не хочет? Мы с нею тут возимся, от погони скрываем, а она, видите ли, с нами разговаривать отказывается?!
Гоблинка зарыдала пуще прежнего. Кинулась на шею к своему рыцарю, без лишних слов прося прощения за всё сразу: и за свой побег, и за надоедливость, и за упрямое отмалчивание, и за тайное желание, чтобы Тишка убил для нее дракона.
Светозар похлопал ее по вздрагивающей спине. Досадливо скривил губы: девчонка прижималась так пылко и доверчиво, а у него в крови еще любовное зелье бродило-дображивало. Это вызывало какие-то неправильные ощущения. Откровенно смущающие ощущения!
Он пошарил у себя в кармане куртки — нашел, не выронил-таки! Кусочек сладкой пастилы, завернутый в тонкую вощеную бумажку, прихватил вчера со стола баронского пира.
— Вот, держи! — вручил своей «прекрасной даме» рыцарь сладкое утешение. — Не реви только. Расскажешь всё, когда соберешься с духом, договорились?
Грюнфрид кивнула. Стерла слезы ладошкой, пастилу взяла, растерянно запихнула в рот целиком. Полкан смешливо всхрапнул, оценив выпятившуюся зеленую щечку. Тишка тоже заулыбался. Грушенька же засмущалась, покатала пастилку во рту. И вдруг порывисто кинулась к своему рыцарю обратно на шею. Однако на сей раз не плакать, а…
Получив сладкий поцелуй в губы, сопровожденный протолкнутым в рот кусочком конфеты, ровно половинкой, Тишка сперва оторопел от неожиданности. Невольно проглотил кусочек, едва ощутив вкус. И, не сознавая, потянулся поймать юркий язычок… Поймал. Завладел. Затанцевал своим языком в тесном сладком ротике. Груша льнула к нему, позволяя целовать по-взрослому. Сама отвечала, охотно, неумело, но торопливо и жадно…
Громкое конское фырканье прямо в ухо заставило Светозара очнуться. Он понял, что обеими руками прижимает малышку к себе — и тут же обеими руками схватил ее за плечи, резко отодвинул. Но не оттолкнул. И не отпустил.
Тишка заставил себя перестать жмуриться. Заставил поглядеть в глаза подопечной. Та, кажется, точно так же была смущена: отворачивала сиреневое от румянца личико в сторону. Но сквозь ресницы с опаской и искрой лукавства косилась на него. Поймав взгляды друг друга, оба совершенно по глупому заулыбались…
Полкан опять толкнулся носом в плечо хозяина.
— Я — совратитель малолеток, дружище, — нервно хихикнул Тишка. Отпустив гоблинку, он обвил рукой коня за шею, притянул к себе, потерся щекой о черную бархатистую щеку. — Обет целомудрия до добра меня не доведет, ей-богу… Полкан, если увидишь, что я ее домогаюсь, разрешаю дать пинка в отрезвляющих целях. Сама она, боюсь, будет не против повзрослеть со мной. Эх, все бабы одинаковые — что розовые, что зеленые…
Безостановочно вздыхая, мучаясь неудовлетворением и жестоким разочарованием, помноженными на голод и похмелье, Светозар объявил, что пора отправляться в путь. Возможно, дриады ошиблись, и по дороге им встретится человеческое селение, хоть какое захудалое. Иначе придется добывать пищу охотой, чего Тишка, как сын лесного владыки, не любил. Полкан мог обеспечить хозяина дичью сам, вот только те же заячьи тушки после его клыков, рогов и когтей выглядели неаппетитно, да и чистить-потрошить их было весьма проблематично…
Как же все трое обрадовались реке, пересёкшей их путь около полудня! Светозар к тому времени совершенно изнемог от голода и еще больше — от тесной близости в седле хрупкого девичьего тела. Грюнфрид немедленно залезла купаться-умываться, совершенно не стесняясь своего мрачного рыцаря. Впрочем, до сего утра он ее тоже не особо стеснялся, надо же как всё обернулось вдруг…
Полкан зашел в воду на глубину по самое брюхо — и давай подцеплять на рога и клыки рыбину за рыбиной, выбрасывать на берег хозяину, который быстро сообразил костерок. Вскоре над речкой потянулся аромат копченой чешуи и малость подпаленных хвостов.
…Сидя на бережку, поплевывая косточками, обгладывая хребты, странники не забывали вертеть головами по сторонам. Вдалеке заприметили брод: берега там сгладило течением, посредине со дна поднималась отмель, прикрытая мелкой водной рябью. А там, где поглубже, кто-то позаботился расположить цепочкой каменные валуны, скользкими макушками выглядывающие из воды. Переглянувшись, Светозар и Полкан согласно подумали об одном и том же: вот тут они и перейдут речку.
Когда предпоследние рыбины уже с трудом лезли в рот, а самые последние были завернуты в широкие листья растущего поблизости лопуха и