В глазах всех этих матросов, грузчиков, бродяг и их потрепанных подруг, он выглядел в лучшем случае одним из тех доносчиков, которым сам и придумал столь удачное название. И если публику что-то до поры и останавливало, так это необычная для пискала длинная шпага. Ну, и пожалуй то, что Гюстав пришел сюда один. Так поступают либо совсем уж бестолковые овечки, либо очень матерые волки. На овечку Гюстав не походил.
Время тянулось медленно, бестолково, скукотно. Во дворе шел дождь и лаяли собаки. За мокрым окном все никак не мог сгуститься северный вечер, но в трактире зажгли плохонькие свечи, которые теней давали больше, чем света. От очага пахло дымом и пережаренным мясом. Шумная компания резалась в карты, и, казалось, не обращала на Гюстава никакого внимания. Но к нему подошел хозяин. В матросском колпаке и с узкими щелочками на месте глаз.
— Не желает ли господин выпить еще?
Господин кивнул.
— Угодно ли господину отужинать?
— Нет.
Хозяин мялся, не уходил.
— Любезнейший, — холодно сказал Гюстав, — я пробуду здесь ровно столько, сколько потребуется. Если ты это хотел узнать.
— Как будет угодно господину.
Кабатчик с поклоном удалился. Его попытка спровадить чужака подобру-поздорову не удалась. Чужак оказался либо тупым, либо имел вескую причину рисковать. В любом случае пусть теперь выкручивается сам. Бьющейся посуды в портовых трактирах не держат. Кроме бутылок, конечно.
* * *
Человек, назначивший встречу, не показывался. Несколько лет назад этого человека Гюстав нашел на лесной дороге в окрестностях Эрлизора, загородного дворца базилевса.
Человек сидел у толстой сосны и левой рукой пытался приладить импровизированную шину к раздробленной правой руке. На поляне вокруг него валялось разнообразное оружие, а также довольно много бубудусков. Был он в сознании, но шевелился слабо, ранения мешали.
Гюстав, конечно, не мог не почувствовать уважения к человеку, сумевшему, а главное — не побоявшемуся уложить на свежую весеннюю травку почти дюжину обратьев. Но еще больше его поразило то, что все они были живы! Ранены, оглушены, но — живы. Чтобы разделаться с одиннадцатью противниками и ни одного из них не убить, — для этого требовалось незаурядное мастерство.
Незнакомец назвался Мартином. Гюстав перевязал его, усадил в седло и отвез в загородное имение Люси. Ничего не спрашивал. Вечером того же дня нашел сильно пьющего лекаря и показал ему кулак.
— Сударь, — оскорбился достойный эскулап, — я не доношу на людей, которые запросто могут меня убить.
— Кажется, я не ошибся. Вы все правильно поняли, гуманнейший, — сказал Гюстав и разжал кулак.
Оттуда посыпались золотые цехины. Все месячное жалованье капитана гвардии.
Служитель медицины нервно раскашлялся. А когда прокашлялся, заявил, что за такие деньги и мертвеца с того света вернет. Если, конечно, мертвец будет достаточно свежим.
— Уж я постараюсь, съер! Поверьте. И он постарался. Впрочем, излечился Мартин не столько благодаря сомнительным услугам врачевателя без лицензии, сколько с помощью каких-то своих таинственных снадобий. Выздоравливал он поразительно быстро — через неделю встал на ноги, а еще через пару дней и вовсе собрался уходить.
Гюстав удивился, но не особенно. Бывают люди не от мира сего, люди, поймавшие отстветы великих знаний предков-землян и этими знаниями возвышенные. Вот за это их сострадарии и не терпят. А точнее сказать — люто ненавидят, поскольку смертно, до икоты боятся.
* * *
Мартин предложил Гюставу денег. Гюстав отказался.
Тогда Мартин очень серьезно заявил, что долг свой оплатит подобной же монетой, возможности у него есть. Высказал мнение, что рано или поздно такому человеку, как Гюстав, в такой стране, как Покаяна, эти возможности потребуются. Спросил, знает ли Гюстав первые строки муромского Заповедного.
— К человецем приветлив будь, — ответил Гюстав. — И к животинам милостив.
Мартин кивнул. Потом рассказал, как можно с ним связаться, и протянул левую руку (правая все еще была в гипсе). Грустно улыбнулся, и, слегка пошатываясь, вышел.
А Гюстав долго смотрел в закрывшуюся дверь. Думал о множестве вещей, о которых мог бы порассказать этот странный Мартин. Мог, но не рассказал. Ушел, оставив на душе томление по неизведанному и горький осадок неоправданных надежд… Редко встречаются люди, способные пробуждать такие чувства. Реже тех, кто в одиночку способен уложить одиннадцать бубудусков.
Такие люди обычно не ошибаются. Предсказание таинственного Мартина сбылось. После отставки для Гюстава настало очень подходящее время проверить и обещание Мартина, и его возможности, поскольку положение, в котором оказался Гюстав, было более чем неприятным.
Он догадывался и о том, кому обязан своей отставкой, и о том, что будет дальше. Но знал, что сразу ареста не последует.
Не первый век сострадарии у власти. Попривыкли к тому, что жертвы Святой Бубусиды, их карательного органа, давным-давно не то что сопротивляться, даже спастись не пытаются. Орден пропитал все поры общественной жизни, орден стал значительной частью самой жизни. Орден был так всеобъемлющ, так уверен в собственном могуществе, что людям, оказавшимся под угрозой ареста, специально оставлял несколько дней того, что в Покаяне считалось свободой.
Не из сострадания, нет. Уподобляясь пауку, орден впрыскивал разлагающие соки в еще живую жертву. И оставлял ее побегать. Для того чтобы она как следует помучилась и даже помочилась страхом. Увидела, как от нее отворачиваются самые близкие люди. Чтобы ощутила себя зачумленной, размочаленной и вконец конченной. Без малейшего просвета впереди. Чтобы ОДУМАЛАСЬ. То есть, чтобы на полусогнутых коленках сама приползла в ближайший метастаз бубусиды — вымаливать справедливое воздаяние. Многоопытные отцы из Санация давно уже знали, что проще не ломать человека, а дать ему сломаться самому. Потом, в качестве награды, предоставить еще и честь послужить ордену.
Действовало! Проще простого…
* * *
Однако изредка случались и осечки. Бывший капитан гвардии Гюстав Форе ни одумываться, на приползать не собирался. Вместо этого заехал на квартиру, быстро переоделся и кружным путем отправился на рыбный рынок.
Протолкался там больше часа, выпил кружку пива, съел копченого палтуса. Окончательно убедившись, что слежки нет, подошел к густо исписанной стене соляного склада. Там среди многочисленных объявлений он быстро написал четыре буквы — «GF-MN». Потом нырнул в толпу, тщательно осмотрелся и повторил надпись на стене пожарной вышки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});