— Спасибо. Тоже не забуду.
— Гю, постарайся его не убивать. К сожалению, он мой брат, хоть и сводный.
— А если сам нападет? Ранить-то хоть можно?
— Ну так… Не очень сильно, — сказала Люси. — Сумеешь?
Гюстав усмехнулся.
— Думаю, что да.
— Ты возьмешь немного денег?
— Нет.
— Так я и знала. Что ж я без тебя делать-то буду?
— А я?
— А! — сказала она. — Дошло наконец?
— Давно дошло. Только вот ничего не поделаешь. Прости! Не могу я закрывать глаза на проделки сострадариев. С души воротит от запаха вечно немытых тел, от подлого обычая наваливаться из-за угла и непременно вдесятером против одного. От их хамства. От нарочито уничижительных имен, которые они сами себе выдумывают. От изуверских истязаний, которым подвергают людей, уже сознавшихся во всем, что делали и что не делали. От их животной ненависти к любому мало-мальски образованному или просто честному человеку. От их слов, ни одному из которых нельзя верить. Само существование ордена делает дружбу опасной, честность самоубийственной, а красоту запретной… Но самое ужасное даже не в этом. Люси! Эпикифор затевает войну.
— Войну? Почему ты так думаешь?
— Есть много косвенных признаков. Но есть и прямые. Например — майское нападение на корабли Поммерна у мыса Мекар. Без ответа оно не останется. И что тогда? Я давал клятву базилевсу и Покаяне. А фактически воевать пришлось бы за грязные делишки бубудусков. Вот это уж — совсем чересчур, понимаешь? Поэтому хорошо, что они сами отправили меня в отставку.
— Но если из армии выгоняют таких офицеров, как ты, что же будет со страной?
— Возможно, что военное поражение пошло бы на пользу нашему несчастному отечеству.
— Поражение? — удивилась Люси. — Какая в нем может быть польза?
— Эх! Вину за неудачу обратья-сострадарии с большим удовольствием переложат на верхушку армии. Но внутриполитический кризис неизбежен. Хотя бы из-за экономического истощения страны. Следовательно, позиции ордена поколеблются.
— На верхушку армии, — повторила Люси. — Послушай, а верхушка армии это ведь прежде всего…
— Да. Военный министр.
* * *
Внезапно в окно влетела синица.
С испуганным писком она заметалась по спальне, присела на люстру, вновь взлетела. Гюстав отошел от окна, освобождая дорогу. Птица выпорхнула.
— Он хороший полководец, — робко сказала Люси.
— Знаю. Однако в случае победы маршал станет еще менее угоден эпикифору как слишком популярная фигура. И популярная где — в армии! Нешуточная угроза…
Люси зябко передернула плечами.
— Ты говоришь страшные вещи.
— Это потому, что они похожи на правду. А правда в Пресветлой Покаяне лучезарной быть не может, ее лучше и не знать. Я бы и не говорил о страшных вещах, если б мог хоть как-то повлиять на ситуацию. Но увы, сам должен бежать.
— Отец ни за что не согласится на эмиграцию.
— Боюсь, что так.
— Неужели для него нет спасения?
— Только в случае плена.
— Он скорее умрет.
— Если прежде его не арестуют бубудуски.
— Бубудуски? Боже мой! За что?
— За первое проигранное сражение. Такое в нашей истории случалось множество раз.
— Гю, я этого не переживу! Ты должен что-то придумать.
— Уже придумал. Когда маршала арестуют бубудуски, его тем самым освободят от присяги. Остается освободить его самого. Это могут сделать, к примеру, горные егеря курфюрста.
— Так бывает только в сказках.
— Почему? От Неза-Швеерского прохода в сторону Ситэ-Ройяля идет всего одна дорога. Между тем долина Огаханга на очень большом протяжении почти не заселена. Леса, болота, глухомань. Мест для засады — хоть отбавляй.
— Гю, позволь. Такой поворот событий невероятен. Требуется немыслимое сочетание благоприятных случайностей.
— Как знать, как знать. Поверь, после всех чисток и расстрелов армия сейчас в таком состоянии, что будет весьма странно, если мы ненароком побьем Поммерн. А если не побьем, тогда арест военного министра неизбежен. И его не станут для этого отзывать в Ситэ-Ройяль. Какое там! Не в традициях Святой Бубусиды. Арестуют демонстративно, с отнятием шпаги и срыванием эполет. Прямо в полевом штабе, на глазах у подчиненных. Чтоб все знали, кто в доме хозяин…
Люси облизала пересохшие губы.
— Допустим, такое произойдет. Но захотят ли померанцы освобождать папу?
Гюстав вновь оседлал стул.
— Сударыня! До сегодняшнего дня я предполагал совершить путешествие только в Альбанис…
— Мне кажется, мы говорим о довольно серьезных вещах, — вновь начала сердиться Люси.
— …Но придется посетить и владения Бернара Второго.
— О! Ты рассчитываешь убедить его высочество?
— Маршал империи — заманчивый приз. Я попытаюсь. Чем курфюрст не шутит? Быть может, и получится. Если ты мне не помешаешь.
— Я? Помилуй! Чем?
— Тем, что останешься в Покаяне. Тебя же превратят в заложницу! Зная об этом, старик и вправду скорее умрет, чем сдастся егерям. Даже будучи арестованным бубудусками.
Люси обхватила ладонями лицо.
— Я уеду из Ситэ-Ройяля.
Гюстав опять промолчал.
— Ну хорошо, — с отчаянием сказала она. — Я забьюсь в самую дикую, беспросветную глушь и спрячусь среди коров. Я… я без ванны обойдусь!
— Лю, этого мало. В стране, где система доносительства отшлифовывалась веками, спрятаться хотя бы на год невозможно. Подумай, ведь даже представитель столь почтенного рода, твой брат, превратился в… непонятно что. Граф де Гевон! Извини.
Люси села на кровать. Ее плечики печально опустились.
— Не за что. Эти же слова говорил мне отец.
— Я очень рад, — с облегчением сказал Гюстав.
— В Поммерне много красавиц. Ты меня не бросишь?
— Да как можно… — пробормотал он, гладя ее яркие, упругие соски нерожавшей женщины. — Тебя, пожалуй, бросишь…
И бросил ее на подушки. Люси испуганно, совсем не по-графски охнула.
* * *
Вечером Гюстав сидел в портовом кабачке, пил плохое вино и не понимал, зачем потребовалось назначать встречу в столь небезопасном месте.
Завсегдатаи, народ сплошь горячий, уже довольно бесцеремонно поглядывали на его затемненное полями шляпы лицо. Время для прямых выпадов еще не настало, но бывший капитан, прошедший по пути в гвардию его величества весьма многогранную школу, прекрасно знал, что оное время наступит непременно-обязательно. В таких местах, где компании складываются годами, и где все друг друга знают отнюдь не понаслышке, с чужаком, прячущим свое лицо, иначе не поступают.
В глазах всех этих матросов, грузчиков, бродяг и их потрепанных подруг, он выглядел в лучшем случае одним из тех доносчиков, которым сам и придумал столь удачное название. И если публику что-то до поры и останавливало, так это необычная для пискала длинная шпага. Ну, и пожалуй то, что Гюстав пришел сюда один. Так поступают либо совсем уж бестолковые овечки, либо очень матерые волки. На овечку Гюстав не походил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});