– Я же его сломал!
– Вот, смотри!
Эли подвинула лампу ближе к столу, и тусклый луч осветил кучку металлических осколков. Оскар наклонился, посмотрел. Один осколок, не больше клеща, лежал в стороне, и, хорошенько приглядевшись, Оскар увидел на его гранях крошечные выступы и углубления, а с одной стороны – микроскопические бугорки. Он все понял:
– Это головоломка.
– Да.
– Но... ты что, сможешь ее собрать?
– Думаю, да.
– Но это же целая вечность!
– Да.
Оскар принялся разглядывать другие осколки, раскатившиеся по листку. С виду они были точь-в-точь как тот, который он только что видел, но при ближайшем рассмотрении стало ясно, что все они немного отличаются друг от друга. Впадинки располагались по-разному, бугорки выступали под другим углом. У одного из осколков была гладкая сторона, по которой проходила тонкая золотая нить. Внешняя часть.
Он опустился в кресло.
– У меня бы крыша поехала.
– А представь, каково было тому, кто это сделал...
Эли закатила глаза и высунула язык, став похожей на гнома Дурина. Оскар рассмеялся. Ха-ха. Звук его смеха эхом отдался в стенах квартиры. Сиротливо. Эли села на диван, скрестив ноги, и выжидательно посмотрела на него. Он отвел глаза и окинул взглядом стол, заваленный игрушками.
Сиротливо.
Он снова почувствовал страшную усталость. Она не была «его девочкой», не могла ею быть. Она была... чем-то другим. Их разделяла огромная пропасть, которую невозможно... Он зажмурился, откинулся в кресле, и чернота под его веками представилась ему космосом, разделяющим их.
Он отключился, на секунду погрузившись в сон.
Пространство между ними наполнилось мерзкими липкими насекомыми, летящими на него, и, когда они приблизились, он увидел, что они вооружены острыми зубами. Он замахал руками, гоня их прочь, и проснулся. Эли сидела на диване и смотрела на него.
– Оскар. Я такой же человек, как и ты. Можешь считать, что у меня... очень редкая болезнь.
Оскар кивнул.
В голове мелькнула какая-то мысль. Какая-то деталь. Что-то важное. Не сумев ее поймать, он сдался. Но тут в голову пришла другая, страшная мысль. Что она только притворяется. Что внутри нее сидит старый-престарый человек и изучает его, видит его насквозь и украдкой насмехается.
Не может быть.
Чтобы хоть как-то отвлечься, он порылся в своей сумке, достал плеер, вытащил кассету, прочитал надпись: «Kiss: Unmasked», перевернул: «Kiss: Destroyer», засунул обратно.
Нужно пойти домой.
Эли подалась вперед:
– Что это?
– Это? Плеер.
– Музыку слушать?
– Да.
Она ничего не знает. Такая умная, а ничего не знает. Интересно, что она делает целыми днями? Спит, конечно. А где же ее гроб? Точно! Когда она приходила ко мне по ночам, она никогда не спала. Просто лежала в моей постели и ждала рассвета. «Мне надо удаляться, чтобы жить, или остаться и проститься с жизнью».
– Можно?..
Оскар протянул ей плеер. Она взяла его с видом человека, не знающего, как с этим обращаться, но потом вставила наушники в уши и вопросительно посмотрела на него. Оскар указал на кнопки:
– Нажми на кнопку «пуск».
Эли пробежалась глазами по кнопкам, нашла «пуск». Оскар почувствовал себя спокойнее. Это ведь нормально – дать другу послушать свою музыку. Интересно, понравится ли Эли Kiss?
Она нажала на «пуск», и Оскар даже со своего кресла услышал хрипящие завывание гитары, барабаны, голос. Плеер включился на середине одной из самых тяжелых песен.
Глаза Эли расширились, и она закричала от боли. Оскар так испугался, что резко откинулся в кресле. Оно закачалось, чуть не опрокинувшись. Эли с силой выдернула наушники из ушей, оборвав провода, отшвырнула их прочь, заткнула уши руками и заскулила.
Оскар сидел, разинув рот и тупо уставившись на наушники, отскочившие от стены. Потом встал, поднял их. Да, такое не починишь. Оба провода были вырваны с корнем. Он положил их на стол и снова опустился в кресло.
Эли отняла ладони от ушей:
– Прости... мне было так больно!
– Ничего.
– Он дорого стоил?
– Да нет.
Эли сняла верхнюю коробку, сунула в нее руку, вытащила несколько купюр и протянула Оскару:
– Держи.
Он взял бумажки, пересчитал. Три по тысяче и две сотенных. С чувством, похожим на страх, он взглянул на коробку, откуда Эли достала деньги.
– Я... Он стоил всего пятьдесят крон.
– Все равно возьми.
– Да ты что... там же только наушники сломались, а они...
– Возьми! Ну пожалуйста...
Оскар заколебался, затем пихнул деньги в карман брюк, пересчитывая их на рекламные листовки. Где-то год работы... двадцать пять тысяч розданных рекламок. Сто пятьдесят часов. Больше. Целое состояние. Купюры похрустывали в кармане.
– Ну спасибо.
Эли кивнула, взяла со стола какой-то спутанный клубок с узелками, – наверное, очередная головоломка. Оскар смотрел на нее, пока она возилась с клубком. Голова опущена, длинные тонкие пальцы скользят по нитям. Он припомнил все, что она ему рассказывала: про папу, тетку в городе, школу, в которую она ходила. Вранье, все вранье!
Откуда у нее вообще деньги? Украла?
Переполнявшее его чувство было настолько незнакомым, что он даже сначала не понял, что с ним. Это началось как легкое покалывание, которое становилось все сильнее и наконец острой ледяной дугой поднялось от живота к голове. Он... злился. Не расстроился, не испугался. Разозлился.
Она ведь врала ему, и потом... интересно, где она наворовала эти деньги? У тех, кого?.. Он сжал кулаки, лежавшие на животе, откинулся назад.
– Ты убиваешь людей.
– Оскар...
– Если это правда, значит, ты убиваешь людей. И воруешь их деньги.
– Деньги мне дали.
– Ты врешь! Все время!
– Это правда.
– Что правда? Что ты врешь?
Эли отложила клубок на стол, посмотрела на него страдальческими глазами, всплеснула руками:
– Ну что ты хочешь, чтобы я сделала?!
– Докажи!
– Что?
– Что ты... та, за кого себя выдаешь.
Она посмотрела на него долгим взглядом. Затем покачала головой.
– Не хочу.
– Почему?
– Угадай.
Оскар глубже погрузился в кресло. Нащупал деньги в кармане. Представил стопки листовок. Сегодняшнюю связку. Ее нужно было разнести до вторника. Серая усталость во всем теле. Серость в голове. Злость. «Угадай». Опять эти ее игры. Сплошное вранье. Домой! Спать!
Деньги. Она дала мне деньги, чтобы я остался.
Он встал с кресла, вытащил из кармана скомканные купюры, положил на стол, оставив себе лишь сотенную бумажку. Запихнул ее обратно в карман и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});