качественное… хм… — задумчиво протянул он, потирая гладко выбритый подбородок.
— Да.
— Хм… ладно, разберемся, — сказал, как отрезал. Да так, что вмиг мне вспомнились наши доблестные представители силовых органов.
На стол рядом со мной шлепнулась папка, что до этого покоилась у него в руке. Пододвинувшись ближе, я села на край стула, чтобы было удобней. Размотав золотистую шнуровку, что покрывала папку раскрыла ее. Раскрыла и обомлела. Мои рисунки. Те самые, что я делала в Дрене, пока он якобы был без сознания. Те самые, что изображали древние символы и те рисунки, что я рисовала портнихам, пытаясь объяснить, что именно мне от них нужно. Перебирая в тишине листы, я понимала, что мало того, что тут собраны абсолютно все листы и даже маленькие клочки бумаг, которых касалась моя рука, так они затерты практически до дыр. Словно кто-то постоянно перекладывал их, не выпускал из рук. Затертые уголки, заломы и местами пятнышки, указывали на крайний интерес к ним.
Перелистнув последний листик и, до конца уверившись в своем предположении, я повернулась к нему. Он сидел, подперев рукой, что опиралась на резную спину льва, подбородок и внимательно следил за мной. Вторая его рука покоилась на подлокотнике, кисть расслаблена, ноги разведены и стоят широко. Всем своим видом он показывал, что расслаблен, но я чувствовала, что смотрит, ждет, что скажу, как поведу себя. Внешне расслабленный, но внутренне собранный хищник. Открытый и не скрывающий своего намерения. Поймать меня.
Развернулась к нему, закинула ногу на ногу, оперлась о столешницу локтем всем своим видом показывая насколько независима и вообще… А у самой поджилки трясутся и сердце устроило танцы с бубном.
— Ты забыла, я подумал, что возможно это тебе пригодиться, — нарушил он затянувшиеся гляделки и молчание во время которого я так и не смогла придумать, чтобы такое сказать, чтобы не сдать позиции… которые и так сдала после сегодняшней ночи и бегства в ванную. Купальню, как они тут ее называли.
Подумал он как же…. До дыр затер несчастные листики или его хм… сотрудники затерли.
— Спасибо за беспокойство, не стоило, — ответила я, вежливо улыбаясь и принимая правила игры.
— Почему? Мне казалось, тебе будет интересно узнать, что значат вот эти символы, например.
Он подался вперед, протянул руку, пододвигая папку ближе к себе. Мгновение и он уже выудил из стопки несколько листов изображавших все символы вместе. Два листа и два круга. Он положил их рядом друг с другом и внимательно посмотрел на меня.
— Да. Ты прав, — согласилась я.
— Я могу сказать что это, но прежде я хочу услышать ответы и на свои вопросы, — он снова откинулся на спинку стула и оттуда воззрился на меня.
О-па! А все так хорошо начиналось. Ну, честное слово, не интересно. Торговаться значит решил. А я то было уже отмывать его запятнанный образ своем сознании решила. Думала ну молодец, зелье пыл остужающее раздобыл, заботой окружил (и плевать, что шагу лишнего не ступить, списывалось сие помешательство на сверх заботу из серии «яждракон» что приравнивалось автоматически к «яжмать») и любовницу заводить отказался при еще живой мне. Прям плюс сто-пятьсот очков в карму. Вот и как можно было все это вот так вот взять и прошляпить?
— А ты вообще уверен, что это настолько мне интересно? — откинулась и я на спинку стула, подражая ему.
Не скажу, что я торговаться умею, но пару раз наблюдала, как это делают другие. Занятное зрелище. Попробуем повторить. Не получиться придумаем еще что-нибудь.
— Но что-то же тебя привело в этот город. Библиотеку Валирийских лесов ты уже изучила за эти месяцы. Все что касается менталистики, телекинеза и древних рун. Значит, того что ты ищешь не нашлось у эльфов. Остается лишь детище Элезара. Всеобщая библиотека. Только туда может попасть любой желающий. Остальные не доступны. И поэтому если поразмыслить, то отпадает вопрос о том, где и с кем ты пропадала все это время, и вопрос о том, что тебе понадобилось в Элезавии. Где в Лесах Валерии, у кого — у лича, Семиона, а понадобилась тебе библиотека. Где ты наверняка хотела выяснить, что это такое. А это, — он ткнул пальцем в листы, — древние руны, полузабытые знания, что все еще возможно найти в дебрях памяти первородных.
Спокойный мягкий тон общения, расслабленная поза. Все это имело сокрушительный, но обратный эффект.
Ну прямо Шерлок Холмс какой-то. Ей Богу! И доктор у него имеется. Только не Ватсон.
— Хорошо осведомлен, — складывая ручки на коленках и хлопая ресничками.
Забавно, но сердечко, до этого устраивавшее бешеные танцы с бубном успокоилось, выдохлось и присело отдохнуть. Сложно испытывать дикий интерес к мужчине, который загоняет тебя в угол. В моем воображении все яростней звенела потревоженная цепь кандалов, с помощью которых меня закуют, естественно ради благих намерений, к батарее. А за не имением оной прямо к себе любимому. Чтобы как собачка на поводке прыгала и далеко не убегала.
— Не так, как хотелось бы. Иначе нашел бы тебя раньше, — взгляд стал напряженным, брови чуть сблизились, — ты сейчас о чем думаешь?
Удивил.
— О звоне, — честность лучшее оружие. Относительная честность. Не говорить же что я эту цепь слышу уже так, словно над ухом кандалами трясут. Ну Мия…. Удружила. Хороший же мужик … был… вроде…. И в постели ну просто супер. Со всех сторон как не посмотри красавчик. Мечта. Ан нет… надули.
— Звоне? Опять плохо? — обеспокоенно.
Невозможный…. Невыносимый….
— Нет. Что ты, — голливудская улыбка.
Та самая, что призвана показать, что все хорошо, когда ты по шею в дерьме.
Мы снова замерли. Я рассматривала листы, а он меня. Время текло и где-то (опять в моем воображении) тикали часики. Тик-так-тики — так.
— Что ты хочешь знать? — прервала я молчание и посмотрела на него, — в обмен на это.
Указала кивком на листы на столе. Мужчина напротив словно заледенел. Затем порывисто поднялся и отошел к распахнутому окну. А я вздохнула облегченно. Сводящий с ума аромат мужчины стал удаляться. НО! Либидо приподняло голову и с любопытством проследило за упругими ягодицами и длинными ногами, что понесли своего хозяина поближе к свету, чтоб оно смогло отметить широкий разворот плеч, что купается в солнечном свете. Ах…. Держите меня ….
— Не так я представлял себе нашу беседу, — вскоре прозвучало в тишине.
Я молчу. Молчание золото. Молчи сойдешь за умную. Я повторяла это себе как мантру, как прием аутотренинга. Что я могу ему сказать? Что? Как скучала и тосковала о том, кто был навязан мне чужой