— Старик предвидел, что после его смерти огромный капитал может растаять, как весенний снег. Зная о наклонностях твоего отца, он был недалек от истины. И вот перед смертью он вызывает к себе твою сводную сестру. Все знают, что она была его любимицей, поэтому я больше чем уверена, что он доверил ей секрет тысячи миллиардов. Мария Карлотта всегда была странной, кто знал, что творилось в ее голове? Она могла не обратить внимание на слова деда. Могла забыть. А могла и молчать все эти годы, храня дедушкину тайну. Старик оставил именно ей своего Римлянина, да еще дал в придачу «дипломат» с двумя разводными ключами. Прекрати пить! — крикнула она вдруг, заметив, что племянник снова наполняет стакан. — Дослушай меня, это очень важно! С помощью этих ключей можно раскрутить болты, которыми крепится станок, а значит, добраться до какого-то тайника внутри Римлянина, который указывает путь к наследству.
— Когда ты об этом догадалась? — начиная трезветь, спросил Пьетро.
— Давно уже, много лет назад.
— Почему же ты молчала?
— Потому что Соня мне категорически заявила, что типографский станок — собственность ее дочери, и она ни за какие деньги мне его не продаст.
— Значит, теперь, когда Мария Карлотта умерла, — начал догадываться Пьетро, — ты решила сделать еще одну попытку?
Он почти протрезвел. В его глазах появился интерес к тому, что говорила тетка.
— Ты знаешь, — понизив голос, продолжала Анна, — Соня не любит меня, она может отказать мне из упрямства. Вот я и подумала, что станок у нее попросишь ты.
— Теперь я понимаю, зачем ты пригласила меня к себе, — сказал Пьетро.
— Не забывай, мы с тобой в одной лодке, так что действовать должны сообща.
— С нами еще третий попутчик, Соня. Если наследство и вправду найдется, Соня тоже имеет на него право, ведь она вдова Антонио Ровести, моего отца.
— Она может и не узнать никогда о нашей находке.
— Ты на все способна ради денег, — с осуждением заметил Пьетро.
— На все — нет, но на многое. Со своей долей можешь делать что хочешь, хоть дари первому встречному, а пока она не лежит у тебя в кармане, поезжай в Венецию. Ты должен успеть, прежде чем Соня, освобождая дворец, не распродаст все вещи.
ГЛАВА 4
Микеле Профумо остановился на пороге кабинета адвокатской конторы Джулио де Броса, расположенной в одном из старинных зданий на улице Консерватории.
— Можно? — несмело спросил он.
Легко поднявшись из-за письменного стола, хозяин кабинета пошел навстречу гостю.
— Заходи, Микеле, — приветливо сказал он. — Я всегда тебе рад.
Молодой судья с искренним восхищением посмотрел на своего бывшего профессора: спортивный, подтянутый, с молодыми веселыми глазами — разве можно поверить, что ему уже перевалило за шестьдесят!
— Надеюсь, не помешал? — спросил Профумо, садясь к столу.
— Ты же меня заранее предупредил о своем приходе, так что я успел разобраться с неотложными делами, — успокоил его Джулио.
— Замучился я с Миланским кредитным банком, — пожаловался молодой судья. — Чем глубже копаю, тем больше возникает вопросов.
— Тебе не позавидуешь, — сочувственно сказал Джулио.
— Я поднял архивы пятнадцатилетней давности, когда президентом банка был еще Анджело Джельми. Отчетность в полном порядке, хотя сдается мне, что не все финансовые операции зафиксированы документально.
— Анджело Джельми был финансистом старой закалки и больше полагался на собственную память, чем на бумажку, так я, во всяком случае, слышал, — заметил Джулио.
— Так оно, видимо, и было, поэтому я до сих пор не нашел документов, подтверждающих последнее перемещение капитала Джованни Ровести. Главная сложность заключается в том, что знаменитый издатель никогда не имел дел с самим банком, а только с его президентом лично. Как я понял, они были старинными друзьями.
— Оба росли в сиротском интернате, так что их дружба началась еще там.
— Документов не было, а общие дела были, — продолжал Профумо. — Причем крупные, прибыльные дела. Интересно, что Ровести использовал только собственные средства, не прибегая к займам и кредитам, как это после его смерти делали Антонио Ровести и его сын Пьетро. А ведь Анджело Джельми был его лучшим другом, а значит, мог предоставить ему самые льготные условия! Но все-таки я кое-что нашел. Среди банковских бумаг лежала записка, подписанная буквой Д. Там говорится, что деньги находятся в надежном месте. Я уверен, речь идет об исчезнувшей тысяче миллиардов Джованни Ровести, и значит, Д. — Джельми — причастен к этой таинственной операции.
— Других подтверждений ты не нашел? — спросил Джулио.
— К сожалению, нет. Джельми был осторожный человек и сделал все возможное, чтобы не подвести своего друга. Пока наследники издателя подсчитывали, кто сколько получит, два старика позаботились о том, чтобы баснословные деньги бесследно исчезли из швейцарского банка. Ни одного документа, чудеса, да и только! И хотя в действующем законодательстве статьи о чудесах нет, одно из них не дает мне покоя.
С этими словами Микеле Профумо достал из внутреннего кармана пиджака сложенный голубоватый листок и, развернув его, аккуратно положил на стол перед профессором. Это было анонимное письмо, в котором утверждалось, что Мария Карлотта знает тайну исчезнувших миллиардов.
Джулио де Брос скользнул равнодушным взглядом по листку, но вдруг на лице его появилось любопытство.
— И что же ты об этом думаешь? — спросил он своего молодого коллегу.
— Видите ли, — неуверенно начал Микеле Профумо, теребя в руках шариковую ручку, — когда я узнал о смерти Марии Карлотты, а точнее, о ее самоубийстве, я был потрясен. Хотя вы мне в свое время не советовали привлекать ее по делу в качестве свидетеля, я решил это сделать и отправил в Венецию официальный вызов. Теперь я ругаю себя, что сделал это слишком поздно. Непростительно поздно… А вдруг, — в его глазах мелькнул испуг, — тот, кто пишет мне эти анонимные письма, решил самолично выведать у девушки тайну? Я должен найти автора этих сочинений и тщательно проверить его алиби. Смерть есть смерть, и пока я все не проверю, не успокоюсь.
Джулио де Брос молча выдвинул ящик письменного стола, достал визитную карточку и положил ее перед Профумо. «Благодарю за соболезнования по случаю кончины Марии Карлотты. До встречи. Анна», — прочел судья. Это был тот же самый почерк, что в письмах на голубой бумаге. Профумо мог в этом поклясться. Перевернув карточку, он прочел: «Анна Фальконери Ровести».
— Родная тетка Марии Карлотты? — спросил потрясенный Микеле Профумо.